И в этот день, как и вчера, начался дождь. Начался, словно услышал тысячи молитв, просивших бога послать его. Сидеть в мокрых окопах всё же значительно лучше, чем гибнуть на сухой от солнца нейтральной полосе.
Рядовой первого класса 17-го линейного полка французской армии парижанин Поль Матье заступал на пост ровно в полночь.
Капрал — разводящий, невыспавшийся и злой, на прощание ткнул Поля кулаком в бок.
— Смотри, Матьё, боши не спят, если же ты вздумаешь дремать на посту, я поломаю тебе рожу, верблюжий недоносок.
Поль промолчал. Ему было лень ругаться с капралом.
— Понял?
— Ладно, следи за собой, когда пойдёшь в сортир.
— Ну, ну, ты!
Он слышал, как прочавкали в окопе шаги разводящего. Сейчас капрал залезет в блиндаж, закурит трубку… Чертовски хотелось курить. А может, попробовать? Нет, опасно. Командир роты капитан Перье лазит по окопам. Увидит — не вылезешь из ночных дежурств.
Внезапно дождь прекратился. Сырой ветер с моря разогнал тучи. Над окопами повисла луна, огромная, как фонарь на площади Этуаль.
Поль, прислонившись к стене траншеи, сосал пустую трубку. Тишина.
До смены далеко. Часа полтора ещё. А может, присесть на дно траншеи и попытаться раскурить трубку?
И вдруг… Он почувствовал всем существом своим, что в этой ночи есть ещё кто-то. «Немецкая разведка?»
Поль отошёл на несколько шагов вглубь траншеи и взял винтовку на изготовку.
Точно, ползут! Он уже отчётливо слышал, как чавкает грязь под тяжестью человеческого тела. Горячая волна ярости захлестнула его, он повёл стволом в сторону шума и выстрелил.
Грохот винтовки разорвал ночную тишину. Траншея ожила. Раздались свистки сержантов, обрывки команд, топот сапог и звон оружия.
— Первая рота, в ружьё!
На левом фланге, словно спросонья, лихорадочно забился пулемёт.
К Полю подбежал сержант Боригар.
— Что там, Матьё?
— Ползут, сержант… — Поль не успел договорить, как почти у самого окопа услышали срывающийся голос.
— Не стреляйте, не стреляйте! Я русский офицер. Бежал из плена.
— Русский офицер? — удивился сержант. — Ползите сюда. А вы, ребята, будьте наготове, знаю я эти штучки бошей!
Через бруствер, тяжело дыша, перевалил человек.
— Кто вы такой? — строго спросил сержант.
— Русский офицер, бежал из плена, отведите меня к командиру роты.
Капитан Перье встретил задержанного холодно. Он брезгливо, двумя пальцами, взял его документ, повертел в руках, пожал плечами и бросил на стол.
— Садитесь.
Капитан подвинул ему табуретку.
— Рассказывайте.
— Я прапорщик 184-го Ундомского полка Аркадий Харлампиев, бежал из офицерского лагеря в Эльзасе. Я семь суток почти ничего не ел.
Капитан удивлённо поднял брови. Русский говорил на прекрасном французском языке, с парижским акцентом.
— О, мосье, вы говорите как истинный парижанин.
— Я пять лет, капитан, жил во Франции, в Париже, учился в Школе изящных искусств.
— Минутку, мосье. Вестовой, немедленно принеси поесть господину русскому офицеру и коньяка. Отдыхайте, мосье Харлампиев, утром мы вас отправим в штаб бригады.
Командир бригады, тучный багроволицый генерал, с изумлением глядел на человека в грязной, рваной неизвестной форме.
— Вы герой, мосье, рад пожать руку доблестному офицеру союзной армии. Но ваш вид…
— Я полз на брюхе из Эльзаса.
— О бедный, отважный русский! Скорее, скорее в ванну и переодеться.
Аркадий чуть не заснул в ванне. Господи, какое наслаждение сбрить щетину, надеть чистое бельё! Аркадий взглянул на себя в зеркало. Из синеватого полумрака глядел на него худощавый французский офицер без погон и в кепи, лихо сдвинутом набекрень. Аркадий снял китель, отцепил от своей гимнастёрки погоны, аккуратно вытер их и прикрепил на французский мундир.
Вот так-то лучше!
После обеда командир бригады, крепко пожав ему руку, сказал:
— Мы снеслись с вашим военным атташе генералом Игнатьевым. Он ждёт вас в Париже. Моя машина к вашим услугам.
— Мерси, генерал.
Огромный зелёный «ситроен» на рассвете ворвался в Париж. Оглушительно чихая в узеньких улочках предместья, он наконец выскочил из лабиринта улиц на Рю де Гринель, где помещалась канцелярия русского военного атташе.
«Вот мы и вновь встретились с тобой, Париж! Ты всё такой же гостеприимный и изящный. Всё те же ажаны на углах, всё те же тележки зеленщиков, так же, как флаги, висят на окнах матрасы».