— Гроб. Пустое дело, — сказал ему кто-то из старых репортёров, — с Харлампиевым ничего не выйдет. «Старик» не любит нашего брата.
И вот он сидит в зале, на дверях которого табличка: «Зал защиты и нападения», и ждёт доцента кафедры бокса института физкультуры старшего тренера Аркадия Георгиевича Харлампиева.
Зал поразил его обилием непонятных вещей и зеркальными стенами. Иногда он казался ему фантастическим садом. Огромные кожаные плоды, круглые, грушеобразные, цилиндрические, свисали с потолка, зеркала бессчётно повторяли их, и границы этого фантастического сада терялись в искусственном горизонте.
Он взглянул на часы. Ему сказали, что «Старик» никогда не опаздывает. Три. Он поднял голову и увидел, что к нему со всех концов зала идут пятеро седых, подтянутых Харлампиевых. Он на секунду замешкался, выбирая одного, живого, главного, и, наконец найдя, пошёл к нему навстречу.
— Здравствуйте, молодой человек. Мне сказали, что вы боксёр и хотите заниматься в нашей секции.
На него смотрели добрые светлые глаза, и ему вдруг стало нестерпимо стыдно за свою ложь. И краснеть он начал пятнами, как в детстве, когда его уличали в чём-то нехорошем. И тогда он проклял мысленно своих советчиков из длинной репортёрской комнаты и, путаясь в словах, запинаясь, рассказал всё как есть. Рассказал, кто он и зачем пришёл сюда.
Харлампиев слушал не перебивая. И глаза его оставались по-прежнему бесстрастными, светлые глаза на загорелом моложавом лице. Лице гладиатора, ушедшего на покой.
И когда он думал, что пропал, что его выгонят в шею отсюда, из зала, Харлампиев вдруг рассмеялся и сел на длинную лавку у стены.
— Значит, я боюсь репортёров, не пускаю их на тренировки, берегу тайны ремесла.
— Да, — он ещё больше покраснел и решил сам бежать из зала немедленно, сию же секунду.
— А если не секрет, кто вам это сказал?
— Тайчер, наш репортёр.
— Это тот, который подписывается И. Тай?
— Да.
— Ну, его я действительно выгнал лет пять назад из зала. Да сами подумайте! Не знаю, помните вы или нет, бокс у нас решили запретить. Гублит переусердствовал. Так он пробрался к нам на тренировку, а потом в «Вечёрке» написал, что, мол, бокс — мелкобуржуазная игра. Именно игра, и не к лицу пролетарию бить товарища по классу. А нам тогда каждое печатное слово было дорого необычайно. Ожидали от него поддержки, и вот тебе…
— Но я собираюсь писать о другом.
— Я понимаю, и время другое. А насчёт секретов… Так у меня их просто нет! На тренировке может присутствовать любой. Если хотите…
— Конечно! Конечно, хочу!
— Вот и хорошо. Ну а в боксе вы, естественно, ничего не понимаете?
— Да, — он сокрушённо вздохнул.
— Не всё сразу. Настанет время — поймёте.
Тренировка начиналась в пять. У него был почти час в запасе. И репортёр ходил по институту, как ходят по новой земле, открывая для себя новые, совершенно неизвестные формы жизни. Оказывается, здесь футбол был не просто игрой — он был наукой. Об этом рассказывали диаграммы, чертежи, плакаты.
Так он ходил по коридорам, и каждая комната была для него откровением. А потом он опять пришёл в зал с зеркалами. Пришёл и стал ждать.
Ближе к пяти зал наполнился молодыми, крепкими парнями и их зеркальными двойниками.
В пять в зал вошёл «Старик».
— Все? — спросил он, поздоровавшись.
— Все! — ответили боксёры.
— Ну и прекрасно. Константин Васильевич, давайте начинать, — обернулся он к своему помощнику.
Он думал, что тренировки — это бой. Сейчас «Старик» наденет перчатки и начнёт драться со всеми вместе и с каждым в отдельности. Но всё было проще. Парни выстроились в шеренгу, как школьники на экскурсии.
— Тема нашего сегодняшнего занятия — удар, — начал Харлампиев чуть глуховатым голосом. — Как вы думаете, две руки сильнее одной?
— Конечно, — в строю засмеялись.
— Тогда прекрасно. Саша, — Харлампиев поманил к себе высокого плотного парня, — Саша, пожалуйста, ударь по мешку двумя руками сразу.
— Двумя, — парень улыбнулся, — пожалуйста.
Он подошёл к мешку и внезапно с силой выбросил вперёд две руки, сплетённые в кистях. Со стороны движения его выглядели необыкновенно нелепыми, Саша потерял равновесие и шлёпнулся рядом с мешком.
Зал задрожал от хохота.
— Напрасно смеётесь, — Харлампиев повернулся к ученикам. — Ни один из вас не сможет удержать равновесие при такой ситуации. Но и эффект такого удара мизерный. Вы, конечно, обратили внимание, что мешок едва шевельнулся? Обратили? Так вот смотрите.
Харлампиев, чуть прихрамывая, подошёл к мешку. Вот он сделал шаг вперёд и резким, почти неуловимым, движением заставил гулко ухнувший мешок медленно закачаться.