Этот несносный Ноготков
Светлой памяти мамы моей, Марии Степановны Беловой
Глава первая,
без которой не обходится ни одна книга на земном шаре
Это действительно так — ни одна книга, выпущенная на нашей планете, не начинается с шестой или, скажем, с двадцать девятой главы, хотя события порою излагаются в последовательности, при которой начало является серединой, середина — концом, а конец — началом. Правда, подобное смещение в хронологии событий используют, в основном, лишь те крупнокалиберные писатели, которые умеют интриговать читателей. Но даже и такие литературные киты вынуждены, скрипя зубами и пером, начинать повествование с первой главы, ибо существуют приличия, которые невозможно обойти никому.
Поскольку речь зашла о приличиях, мы считаем своим долгом с самого начала предупредить, что вся описываемая нами история не имеет никакого отношения к фантастике. И не вина автора, если машинистка, ознакомившаяся по неосторожности с этим произведением, заявила о своем категорическом отказе приступать к работе, пока на титульном листе не будет указано, что данный роман является фантастическим.
Никакие уговоры не подействовали на эту девушку с железобетонной логикой. На все доводы она отвечала лишь одной фразой: «Я читала в личном порядке и официально прогнозирую, что все это — смешная фантазия!»
Таким образом, автору при его мягком характере ничего другого не оставалось делать, как надеяться на читателя, который, конечно, убедится, что в этой истории нет ровно ничего фантастического и, тем более, смешного.
Глава вторая,
рассчитанная только на тех, кто прочел первую
Вы не будете иметь ровно никакого представления об Алике Ноготкове, если ограничитесь тем, что станете разглядывать его внешность. Начнем с ямочки на подбородке, столь характерной для людей сильной воли. Именно этой ямочки у него как раз и не было. А все остальное имелось — и глаза, и нос, и рот, и брови, и, представьте себе, даже уши.
Собственно, начинать перечисление надо было именно с ушей, так как эта принадлежность человеческой головы отличалась у Алика столь заметными размерами, что прозвище Ушастик прилипло к нему лет на пятьдесят.
Так вот, кстати говоря, Алика Ноготкова весь шестой «Б» звал только Ушастиком и никак иначе. Даже на пионерских сборах председатель совета отряда Зинка Околесина могла вдруг заявить: «А оформление стенгазеты мы поручим Ушастику!»
Алик нисколечко на это не обижался. Более того, он с недоумением оглядывался, когда кто-нибудь по рассеянности, ни с того ни с сего, называл его вдруг Ноготковым. В глубине души Алик даже гордился, что его зовут именно Ушастиком: в этом слове ощущалась какая-то теплота, сквозило чье-то участие. Конечно, если бы Ноготкова прозвали, скажем, У ш а с т ы м, это звучало бы просто грубо и даже оскорбительно. А Ушастик приятно ласкал слух и отдавался в сердце каким-то щемящим перезвоном.
Несмотря на весьма заметные уши, внешность Ноготкова буквально ничем не отличалась от многих других мальчишечьих физиономий. Поэтому чтобы иметь об Алике хотя бы какое-нибудь представление, стоило меньше всего интересоваться его внешними данными. Алик обладал той высочайшей степенью изумительного упрямства, которой могли бы позавидовать и существа, превосходившие его даже габаритами ушей. Ноготков мог часами отстаивать мнение, что выхухоль — это выпуклая опухоль, что коленчатый вал — это рычаг в «Волге», на который шофер должен нажимать только коленом, что кок — это человек, переболевший коклюшем.
Любовь ко всяким спорам была его неистребимой страстью.
Однажды он поспорил на килограмм ирисок, что выпьет чернила из невыливайки, и выиграл пари через две минуты.
Правда, еще спустя минуту пришлось вызывать «Скорую помощь», но это не помешало Алику уже на второй день биться об заклад, что он проглотит не расколотый орех.
С Аликом спорили часто, многие и о многом. Однако все знали, что существует единственный вопрос, по поводу которого спорить с Ноготковым было абсолютно бесполезно.
Собственно, это был не вопрос. Это была наука астрономия, которой Алик увлекался с самозабвением фанатика.
Ушастик перечитал столько книг, посвященных его любимой науке, что из них — будь это кирпичи — можно было выстроить минимум двухэтажный коттедж. Во всяком случае, именно такое сравнение приводил Женька Кряков, а уж ему-то можно было верить как лучшему другу Алика Ноготкова.