— Отнюдь! — наклонил голову Ноготков-старший. — Раньше надо бы... Как это мы раньше запамятовали?!
Иван Сергеевич несколько помедлил и нажал какую-то кнопку одного из приборов. В ту же секунду яркий сноп красноватого света ударил в лицо мальчугана. Алик стал медленно валиться на бок и через две-три секунды лежал возле кресла.
— Если я не ошибаюсь, — заметил Валетов, — этот шутник уснул.
— Именно это дает нам возможность выполнить указание нашего командира, — кивнул головой Филипп Иванович и, взяв на руки своего сына, повернулся к Молоткову: — Куда его нести?
... Когда начальнику Наземного пункта управления удалось ценою огромных трудностей наладить радиотелевизионную связь с «Эллипсом», его взору представилась умопомрачительная картина.
Молодой телеоператор, сидевший у пульта радиотелевизионной связи, в недоумении протер глаза и с восхищением произнес:
— Вот дают, а! Мало того, что они день и ночь заняты научными наблюдениями, так у них еще есть время на самодеятельность!
Глава шестнадцатая,
между строк которой можно и не читать, ибо в ней отсутствует скрытый смысл
Когда Филипп Иванович отнес Алика в шлюзовую камеру и убедился, что сын его спит ровным и глубоким сном, он вернулся в салон. Там находился весь экипаж «Эллипса», кроме Серповского.
— Как себя чувствует наш ненаглядный любимец? — едва сдерживая гнев, задал вопрос Иван Сергеевич.
— Спит, шельмец, — устало махнул рукой Филипп Иванович.
— Ну, ладно, — перехватив взгляд Молоткова, примирительно произнес Блаженный. — Филиппу Ивановичу и так невесело. Давайте лучше думать, как избежать повторения столь прискорбного случая.
— Куда уж прискорбнее, — вздохнул Ташматов, — унижаться перед сопливым мальчишкой.
— А его нельзя усыпить месяца на два? — спросил астроботаник.
— Я его лет на пятьсот заморозил бы, — усмехнулся Кандзюба, — да это, увы, невозможно. А пацан мог всех погубить!
— Не переживайте, — помрачнел Хворостов, — еще есть шансы.
— Давайте решать сообща, — сказал Молотков, — как парализовать этого сорванца. А что он сможет натворить на Марсе?!
— Если мы туда попадем, — меланхолично вставил астроботаник.
— Без паники! — строго произнес Молотков. — Я заметил, Петр Валерианович, что вы уже не впервые... Вы трусите, да?
— Нет, Иван Сергеевич, я просто реально оцениваю обстановку. При таком психологическом резерве, как Алик, я не ручаюсь за...
— Пожалуй, Петр Валерианович прав, — произнес молчавший доселе академик. — Наличие, как он выразился, такого психологического резерва равносильно появлению сумасшедшего у пульта управления.
— Но сумасшедших можно связать, — рассудительно произнес астроботаник, — а что прикажете делать с гипнотизерами и телепатами?
— Пока он спит, — медленно заговорил художник, — его можно на всякий случай свя... то есть... гм... опутать простынями.
— А когда он проснется, Валентин Валентинович, то в эти простыни завернут вас, — усмехнулся Хворостов.
В салоне воцарилось молчание. Молотков стал нервно прохаживаться. Хворостов, обессиленный от переживаний, свалился в кресло. Ташматов стоял в нерешительности на месте. Филипп Иванович с видом обреченного уставился в пол. Академик и Кандзюба переминались с ноги на ногу. Блаженный сопел. Валетов разглядывал потолок.
— Может быть, запросить эн-пэ-у? — произнес Ташматов.
— Сейчас не время для шуток, — повернулся к физику Молотков.
— Шутка — это валидол для души, — вздохнул Гелий Михайлович.
— Скажите, Филипп Иванович, — обратился к Ноготкову Хворостов, — а ваш сын очень любознательный мальчик?
— В высшей степени, — подтвердил цитолог. — А что?
— А то, что его, быть может, легко увлечь чем-нибудь? Ну, допустим, я покажу ему нашу оранжерею, объясню принципы ее...
— Это мысль! — перебил Молотков. — Вы, Петр Валерианович, подали недурственную идею. Сколько у вас уйдет на пояснения?
— Можно растянуть и на сутки, Иван Сергеевич.
— Хорошо. Значит, сутки — на оранжерею, еще сутки на рассказ доктора геологии... Ну, допустим, восемь суток, А остальные дни?
— А остальные — на повторение пройденного, — сказал Валетов.
— Баланса все равно не выходит, — развел руками Молотков.
— Вы не учитываете одной важной детали, — поднял указательный палец Кандзюба. — Ведь за это время Алик может измениться.
— Вот вам еще один вариант психологического резерва, — заметил академик Аш. — Ребенок станет добрее и умнее.
— Это же ангел, — поклонился Хворостов. — Правда, с рожками.