— Сейчас все выяснится, — проскрипел иоллит и, подлетев почти вплотную к Агу, что-то прожужжал. — Ну что ж, могу вас поздравить — получено разрешение доставить вас на блистательную планету Иоллу!
— Мм-да, — усмехнулся академик. — Нам нужно было сначала дожидаться великого противостояния Марса, затем совершить огромный путь, чтобы потом снова дожидаться — милостей у марсиан!
— Хоть ум ваш, академик, гибок, — неожиданно прозвенел Аг, — но избежали вы ошибок!
— Каких ошибок?! — возмутился академик. — Любому старшекласснику известно, что эти противостояния повторяются каждые пятнадцать-семнадцать лет. В таких случаях расстояние может сократиться до пятидесяти пяти миллионов километров. Не могли же мы отправиться в полет, когда нас разделяло четыреста миллионов!
— Итак, — проскрипел иоллит, — вы абсолютно убеждены, что до вашей планеты максимум четыреста миллионов километров?
— Во-первых, — отпарировал академик, — абсолютного ничего не существует; во-вторых, не собираетесь ли вы устроить мно экзамен по астрономии? Мне, действительному члену Академии наук СССР, почетному члену нескольких зарубежных академий?! Не забывайтесь!
— Но ведь вы же химик, а не астроном, — заметил иоллит.
— В данном случае специальность роли не играет, — уточнил Филипп Иванович. — А если учесть, что ваш спутник Рунди мы называем Фобосом, а вашу, извините, блистательную Иоллу
— Марсом, то всё становится на свои места, спорить нечего.
— Ах, сутки слушать я готов, когда трибунит Ноготков! — прозвенел Аг, кружась над головой цитолога. — Но не разыгрывайте фарса — мы слишком далеки от Марса!
— Если добираться пешком, — усмехнулся академик.
Заметив, что воцарилась напряженная тишина, Эм-дэ-эс-тэ торжественно проскрипел:
— Да будет известно одноголовым, что они, как и мы, находятся на расстоянии пятьдесят девять тысяч миллиардов сто двенадцать миллионов километров от планеты, которую они именуют Землею.
— Надеюсь, это сообщенье у вас не вызовет смятенья? — прозвенел Аг. — У вас большая сила воли. Ну, что же, посмеемся, что ли?
Гелий Михайлович обвел глазами своих соотечественников, остановил взор на астроботанике, который все еще улыбался, взглянул в сторону цитолога, чье лицо выражало недоверие, увидел смущенно опущенную голову доктора медицины, скользнул глазами по какой-то странной фигуре бывшего командира корабля и громко, заливисто рассмеялся. Вслед за ним стал хохотать Ноготков-старший, его примеру последовали Блаженный и Хворостов, а затем стал смеяться Молотков. Вернее, он не смеялся, а вроде бы как смеялся.
И только один Алик стоял с низко опущенной головой, не выражая никакого желания веселиться. Трудно было определить, почему он не смеется, — потому ли, что не понял того, что поняли другие, или в силу того, что понял, чего не поняли остальные.
Вдоволь нахохотавшись, академик Аш успокоился и произнес:
— Спасибо вам, дорогой Эм-дэ-эс-тэ, за веселые минуты, которые вы нам доставили своим научным сообщением!
— Говорят, что одна улыбка по калорийности соответствует одной тарелке жирного украинского борща, — сказал астроботаник.
— Кстати, — проскрипел иоллит. — Сообщения о летающих тарелках тоже вызывали у обитателей Океании кулинарные улыбки.
— Еще бы, — подтвердил Джонрид Феоктистович. — Особенно, когда мы узнали, что один студент (кажется, из Англии) нарисовал тарелку на оконном стекле и сделал с нее снимок на фоне звездного неба. Вот было шуму!
— Ну, ладно, поговорим о серьезных вещах, — предложил астроботаник. — А то, чего доброго, мы скоро услышим от вас, что «Эллипс» обогнул Проксиму Центавра и достиг... ха-ха...
— «Эллипс» уже ничего не достигнет, — проскрипел Эм-дэ-эстэ.
После длительной и тягостной паузы, наступившей вслед за сообщением иоллита, первым нарушил молчание Гелий Михайлович.
— Н-н-не может быть, — тихо проговорил он, — вы шутите!
— Успокойтесь, — проскрипел иоллит, — я вам говорю только правду. Ваши коллеги живы, но ваш «Эллипс» превратился в пар.
— Как же так, — развел руками Джонрид Феоктистович, — «Эллипс» сгорел, мы живы? Что-то я не вижу тут логики, Эмдэ-эс-тэ!
— У нас разное представление о логике, — проскрипел иоллит.
— Если рассуждать, опираясь лишь на строго научные данные, — медленно нроизнес Хворостов, — то дальше Марси мы просто не смогли бы улететь. Что же касается ваших милых шуток насчет пятидесяти девяти тысяч миллиардов и ста двенадцати миллионов километров, то ведь это означает пятьдесят девять триллионов километров, то есть ни больше ни меньше, чем пять и девять десятых световых лет, не так ли?