Очень я любила пресную брагу пить. Ее готовили из солода и бражки, она была словно мед — сладкая-пресладкая. И когда бабушка ее процедит, еще горячую, густую, то я могла зараз два стакана выпить, а потом отдохнуть немного — и еще третий вдогонку. От всех сладостей мне плохо бывало — болела голова, болел живот, рвало. И от сахара, и от конфет, и от фруктов, и даже от морковки. А вот от бабушкиной браги — никогда ничего такого!
Мать брагу не делала и нас гоняла. Она городская была, из Перми, в деревне нашей учительствовала, и считала, что детям брагу пить — последнее дело.
Так вот, после уроков в субботу я побежала к бабушке. Знала, что дед домой явится на выходной, а значит бабушка к его появлению брагу замешает. Дед преснуху не пил, только когда заквасится. А я очень охоча к ней была.
Дед зимой всегда на лошади грузы всякие возил из Майкара в Чермоз и наоборот. Тогда в Майкаре домна работала, завод был.
Бабушка жила только с сыном Толей. Он был старше меня всего года на 3-4. Но был мне почему-то дядей.
Бабушка меня ждала и напоила преснухой до отвала. А вечером улеглись мы с бабушкой на печку спать. Дядька мой Толик залез на полати.
Среди ночи я отчего-то проснулась и услыхала какие-то звуки. Словно кто-то прял, а веретено шуршало и постукивало о пол. Я испугалась, подтолкнула бабушку: «Ой, кто это?» А бабушка зажала мне рот и шепчет на ухо:.
— Тшш… Это домовой прядет. Помогает мне — ведь у меня уже руки старые, болят, а тетки твои все замужем…
— А посмотреть нельзя в щелочку?
— Нельзя. Он испугается и убежит. Закрой глаза и спи. Пусть прядет, пускай мне помогает.
Я так разволновалась, что мне было не до сна. Лежала, лежала, и когда бабушка захрапела, я украдкой глазом к щелке приникла, через нее кухня видна. Ночник мы на ночь не зажигали, керосин берегли, но месяц кухню немного освещал. И правда: сидит перед печкой какое-то странное существо и прядет. На голове бабкина шашмура (чепчик), на плечах бабкина клетчатая шаль. Я испугалась, зажмурила глаза, прижалась плотней к бабушке. Вскоре уснула.
Утром бабушка показывала напряденное. «Смотри-ка, нитка ровная, гладкая. И ни одного узелка. А вначале-то что было — и смех, и грех — напутает, напутает, навертит, навертит, насилу распутаю. Научился, видишь. Человеку — и то надо учиться, а ему-то тем более. Без навыка ничего не делается».
— Бабушка, а он не злой?
— Нет — нет. Ежели он полюбит хозяев, то завсегда помогает им. А любит он только честных, трудолюбивых.
— А лентяев?
— Ой, не говори… Таким старается навредить. То печь заставит дымить, то пряжу перепутает, то нужную вещь спрячет, да так, что насилу отыщешь.
— А что он кушает?
— А ничего не ест. Ну, я-то его угощаю. На ночь пирог морковный оставлю, а то кусок сахару. Пусть полакомится.
Толик сидел за столом и улыбался. Я его потом по секрету спросила:.
— Дядя Толя, ты домового видел?
— Не. Я сплю, как убитый…
— А я видела. Он надевает бабушкину шашмуру и шаль на плечи…
— Да ну? — удивился Толька. — Но ты молчи…
Ну, я, конечно, по секрету всем подругам рассказала про Домового. Вскоре обе деревни уже знали, что у нашей бабушки живет Домовой и прядет ей. Смеялись. Не верили. Думали, что я во сне это увидела. Но бабушка при спросе не отрицала, показывала пряжу и хвалила Домового.
Каково же было мое разочарование, когда я впоследствии узнала, что прял вместо Домового… Толька. А он оправдывался: «Ну, что ты? Ведь я не девчонка, чтобы прясть — засмеют. А у бабушки твоей, моей мамки, руки больные, надо было ей помочь. Вот я и решил это делать ночами. Бабка-то твоя вначале не понимала, кто пряжу путает, мотает. На котят думала. Но потом догадалась, что это я от неуменья, но виду не подавала. Дед-то твой тоже догадывался, но только крякал. А подглядела это дело в окно одна баба-соседка. Притащило ее зачем-то, дверь закрыта, она в окно стучать. Ну и увидела, глазастая.»
Это, конечно, было не настоящее чудо. Но долго я в него верила, так и осталось в памяти как Первое чудо.
Довелось мне столкнутся и с подлинными чудесами.
Одно произошло, когда я училась в третьем классе в заводском поселке Майкар. Это от нашей деревни в девяти километрах. И у нас в деревне был третий класс, но моя мать — сама учительница — хотела видеть свою дочь образованной, а в той школе уже с третьего класса изучали немецкий язык. Да и отец в Майкаре работал бухгалтером на заводе. Поэтому отдали меня туда.