Роберт почти вывалился в парк и задрал голову.
Как давно он не смотрел в небо?.. Он забыл о его существовании. Забыл об облаках, солнце и ветре, о звездах и дожде... Забыл, что у неба нет границ, и никакие стены не могут заключить его в плен. Роберт всматривался в синеву, словно пытался на всю жизнь запомнить этот простор, впитать в себя эту свободу, и тогда на него обрушился водоворот красок, звуков и воспоминаний, буря чувств, так что молодой человек с трудом удержался от рыданий.
Мир ожил -- расцвел неожиданными красками, звуками и запахами, и Роберту показалось, будто он заново родился...
С этого дня Роберт спал по три часа в сутки.
Восход и закат были единственными часами, которые он мог посвятить живописи, и Роберт думал, что в этом есть смысл. После заката обязательно придет рассвет, после самых мрачных периодов жизни родится надежда...
Роберт осунулся. Вокруг глаз легли тени. Глаза заблестели, словно в лихорадке. Даже Джесс Черч, для которого усердие было естественным и благим делом, был удивлен этим трудовым остервенением.
-- Бобби, -- строго заметил он, -- я вовсе не настаиваю, чтобы ты тратил столько сил на эти идиотские картинки. Мало ли что взбредет в голову Рейбернам! Твое дело -- готовиться к тестам и выполнять свои обязанности. К чему этот фанатизм?
-- Краски... могут высохнуть... и грунтовка потрескаться... надо торопиться, -- устало отговорился Роберт первой пришедшей в голову чепухой. -- А к тесту я готовлюсь -- вот, -- молодой человек положил перед Черчем очередную заполненную ответами тетрадь.
Пролистав тест, Джесс Черч вынужден был признать, что Бобби выполняет данные ему задания и придраться не к чему. Оставалось пожать плечами и отправить Бобби работать.
Мойра, очарованная новым обликом "домашней мебели" и сраженная его способностями писать картины, кругами ходила вокруг Роберта, забывая даже о сплетнях с хозяйкой, о новых украшениях и своем пристрастии к безделью.
-- Ну, Бобби, -- говорила она, -- почему ты сразу не сказал, что у тебя творческий кризис? Я бы тебе помогла...
-- Мойра, отвяжись от меня, хорошо?
-- Я же не знала, что у тебя такой кризис... -- пыталась оправдаться девушка. -- И, знаешь, есть один способ -- мужчинам он помогает... от творческого кризиса... Хочешь, я тебе помогу?..
-- Я устал, Мойра...
-- Ну, прости меня, пожалуйста, -- всхлипывала Мойра. -- Я не знала! У меня никогда не было кризисов -- правда...
Роберт не знал, что делать с этой нежданной преданностью, а Мойра дошла до того, что готова была гладить за Роберта белье, чистить одежду и натирать хозяйские ботинки.
-- Мойра, но ты же в руках не держала ни щетки, ни утюг, -- попытался вразумить девушку Роберт. -- Не дай Бог что-нибудь спалишь, вот тогда Черч точно прикажет нас выпороть... и не поморщится...
И все же Мойра не сдавалась. Она стерегла Роберта, когда в разгар дня ему случалось неожиданно провалиться в сон, изо всех сил старалась, чтобы управляющий не заметил этого вопиющего нарушения дисциплины, беспрестанно твердила хозяйке, будто Роберт замечательный художник, и потому несправедливо, что у него до сих пор ничего нет.
Когда свободная Рейберн вручила Роберту золотую цепочку, а ее супруг платиновые часы с бриллиантами -- Роберт остолбенел. Подарки хозяев полагалось носить, не снимая, так что теперь чистить, гладить, одевать-раздевать и мыть Роберт должен был вместе с этими свидетельствами хозяйской благосклонности.
А потом наступил день, когда все было кончено. Роберт сидел на полу и смотрел на шесть восходов и шесть закатов и думал, что, пожалуй, это лучшие его работы. Свободный Рейберн шумно восхищался полотнами -- с его появлением Роберт с трудом поднялся на ноги, -- а доктор Джесс Черч, молча оглядев картины, зачем-то отправился в парк. Наконец, утомившись разглагольствованиями, свободный Рейберн потрепал Роберта по щеке и произнес:
-- Ну что ж, Бобби, я дал обещание, и я его выполню. Завтра же позвоню юристу. А пока приготовь мне ванну -- твои картины отвратительно пахнут! Мне кажется, я сам провонял черте чем... Рядом с тобой совершенно невозможно находиться!
В гостиную свободного Рейберна доктор Джесс Черч ворвался как шторм. Окинул взглядом трех питомцев, с которыми Рейберн вел искусствоведческую дискуссию, и жестом указал на дверь:
-- Вы, трое, брысь отсюда!
-- Джесс! -- негодующе поднял голову свободный. -- Что вы себе позволяете?
-- Я желаю говорить с вами наедине, и мне не нужны подлипалы, -- отчеканил управляющий. -- Мне повторить?! Вон отсюда!
Мойра первая вскочила с места и бросилась к двери. Остальные любимцы последовали за ней.
Когда дверь закрылась, и доктор Черч убедился, что их не подслушивают, он подошел к свободному Рейберну и заговорил тихо, но с таким напором, что Рейберн невольно сжался.
-- Полчаса назад, -- чеканя каждое слово, начал доктор, -- мне позвонил ваш юрист и сообщил, будто вы хотите дать свободу питомцу Бобби. Вы не хотите ничего мне об этом сказать? Может быть, юрист неправильно вас понял?
-- Ах, это... -- протянул Рейберн и пожал плечами. -- Нет, все правильно. Я решил дать Бобби свободу... Он мне больше не нужен... да и вообще, с ним не о чем говорить... Он не вписывается в обстановку моего дома...
Джесс Черч глубоко вздохнул и досчитал до десяти.
-- Я вижу, вы плохо понимаете свое положение, -- проговорил он. -- Так вот, я вам о нем напомню. Вы не имеете права отчуждать имущество иначе, чем в пользу ваших кредиторов. И всякая попытка избавиться от ценного имущества будет рассматриваться как нарушение их прав и воровство!
Дэниэль Рейберн оскорблено вскинул голову.
-- Что за чушь! -- возмущенно произнес он. -- Бобби не входит в описанное имущество -- это подарок!
-- Вы отвечаете перед кредиторами всем своим имуществом и всеми доходами, Рейберн. Подарок -- точно такой же доход, как и любой другой. Вы можете продать Бобби -- при условии, что вырученные средства пойдут на оплату долга, но вы не можете отпустить его на свободу. И вы это прекрасно знаете!
-- Ну, об этом я еще посоветуюсь с юристом... -- легкомысленно ответил Рейберн.
-- А как вы собираетесь оплачивать его услуги? -- почти надменно поинтересовался доктор Черч. -- Да-да, не надо так на меня смотреть. Все ваши траты проходят через меня, и я не дам добро на подобную выплату.
-- Как вы мне все надоели! -- Рейберн вскочил со своего места, так что стоящий поблизости табурет Мойры полетел на пол. -- Бобби такая же вещь, как и этот табурет или ваза, и я могу делать с ними все, что хочу -- продать, подарить, выкинуть! Хотите, я подарю вам вазу?! Мне не жалко, можете забирать! Ах, не хотите?! Ну, так к черту ее!!
Дэниэль Рейберн подхватил вазу и с размаху грохнул о стену. Во все стороны брызнули разноцветные осколки.
-- Вот так! -- с удовольствием выкрикнул он.
-- Хватит, -- коротко произнес управляющий, и это прозвучало так внушительно, что Рейберн немедленно умолк и сел. -- Я долго терпел ваши выходки, но даже моему безграничному терпению есть предел. Все, что вас окружает, это собственность ваших кредиторов, и сейчас, у меня на глазах, вы уничтожили этой собственности на шесть тысяч долларов. Что ж, я сообщу в долговую комиссию, как вы относитесь к чужому имуществу и к своим обязательствам.
-- Вы не посмеете... -- растерянно проговорил Рейберн.
-- Не посмею?! -- презрительно повторил Черч. -- Это мой долг.
Когда Джесс Черч закончил доклад, в одном из залов Службы экономического развития воцарилась тишина, но через несколько мгновений она взорвалась негодующими криками.
-- Какого черта! -- седовласый свободный стукнул кулаком по столу. -- Я согласился ждать выплаты долга только из уважения к покойному Рейберну и что я вижу теперь?! Верх безответственности!