Здешний флаг Роберт припомнить не мог, но не сомневался, что им "повезло" угодить на какую-то закрытую базу США. От подобного "счастья" Роберт предпочел бы держаться как можно дальше, но кто же знал, что в их жизнь так некстати вмешается шторм?
...Сначала все шло по плану. Над ними висел репортерский вертолет, они усиленно делали вид, будто пытаются от него удрать, и так старательно изображали влюбленную романтичную пару, что Роберт чуть не забыл, что они с Пат уже два года были любовниками. Джек довольно потирал руки и время от времени брался за фотоаппарат...
А потом начался шторм.
Даже сейчас Роберт не мог восстановить последовательность тех событий. Казалось, это был не шторм, а прадедушка всех штормов, когда-либо бушевавших в этой части Атлантики. Сначала они потеряли вертолет. Или сначала яхта чуть было не легла на левый борт?.. Роберт помнил огромные от ужаса глаза Пат, бледного Джека, спасательные пояса, но подробности ускользали из памяти. А потом все закончилось. Нет, волны еще вздымались вокруг и ветер не желал униматься, но это был уже обычный, почти нестрашный шторм, а не прадедушка всех штормов, чуть было не отправивший их на тот свет. Пат рыдала от счастья у него на груди, Джек с облегчением ругался, а он думал, что им срочно надо добраться до ближайшего причала, иначе до родного порта они могут и не дойти.
До причала они добрались -- по крайней мере, в этом им повезло, а потом везение резко закончилось. Потому что на яхту буквально ворвались автоматчики, положили их на палубу лицом вниз, бесцеремонно обыскали, отобрали сотовые телефоны и часы, а потом погнали сюда, на это бетонное поле.
"Вы проникли в запретную зону, сохраняйте спокойствие", -- вновь раздалось из громкоговорителя, и Роберт сморщился. За четверо суток эта фраза засела в голове, словно железный прут и каждый раз, когда он ее слышал, Роберту хотелось заткнуть уши и замотать голову курткой. Последнее было невозможно, так как куртку он отдал Пат, да и от затыкания ушей ладонями проку было мало. Оставалось сидеть на плацу и размышлять... и размышления были не слишком радостными.
-- Позовите старшего офицера! -- неожиданно закричал Джек, вскочив с места. -- Мы не террористы, вы слышите?! Мы можем заплатить выкуп! Позовите своего старшего!! -- надрываясь, вопил Джек. -- Мы не террористы!!!
-- Джек, прекрати кричать и сядь, -- негромко скомандовал Роберт, но Джек подчинился.
-- Почему... почему я должен молчать? -- почти всхлипнул рекламщик.
-- Во-первых, потому, что ты не даешь уснуть Пат, -- ответил Роберт. -- По-моему, нам вполне хватает собачьего лая и громкоговорителя, чтобы слушать еще и тебя. Во-вторых, в первый день нашего заключения здесь было достаточно криков и что-то незаметно, чтобы от этого был хоть какой-то прок. Ну, а самое главное -- эти парни не берут выкуп. Сейчас где-то там, -- Роберт кивнул в темноту, где с трудом можно было разглядеть массив зданий, -- решают, что с нами делать и, уж если мы попали в запретную зону, не проще ли будет без затей нас шлепнуть...
-- Они не посмеют! Мы граждане США...
-- Ага, -- кивнул Роберт, -- и над нами развеваются "Звезды и полосы"... Джек, за четыре дня нам не задали ни одного вопроса. Тебе не кажется это странным?
-- Но... ты слишком известный человек... это вызовет огласку...
-- Какую? -- пожал плечами Шеннон. -- Держу пари, после такого шторма и четырех дней поиска нас уже объявили пропавшими без вести. Джек, официально мы почти трупы и чтобы сделать нас трупами окончательно этим парням даже не потребуется особо стараться. Здесь все простреливается -- спрятаться негде. И потом -- промывание мозгов умеют делать только в этих идиотских ужастиках, а в жизни все решается проще. Да и что такое -- я, ты, Пат, по сравнению с национальной безопасностью США? Я бы понял, понадейся ты на него, -- Роберт кивнул в сторону массивного седого мужчины, -- топ-менеджер "Локхида" кое что стоит, но я бы предпочел, чтобы он был не менеджером -- в нашей стране они легко заменяются -- а ведущим инженером корпорации... А так... у нас есть два пути, Джек, встретить смерть на коленях с мольбами о милосердии и пощаде или вспомнить, что мы американцы, и умереть с достоинством. Вот только тем парням глубоко безразлично, как мы умрем. Мы здесь не первые, можешь мне поверить, слишком уж здесь все отлажено...
-- Но если нас не убили до сих пор... -- упрямо возразил Джек.
-- Да, -- согласился Роберт, -- это дает надежду, что они все же попытаются разобраться... Но, видишь ли, Джек, мне не нравится, как они на нас смотрят... Так не смотрят на людей, во всяком случае -- на живых. Мы для них уже трупы, они нас даже не видят...
"Нет, видят", -- мысленно поправил себя Роберт, -- "хотя и странно". Как художник, он не мог определить значение этих взглядов. В них чувствовалась заинтересованность, но какая-то неправильная. Ближе всего эти взгляды напоминали оценивающий взгляд инструктора в летнем военном лагере, когда тот размышлял, подтянется ли мальчишка еще раз на турнике или нет, пробежит ли с полной выкладкой дистанцию или свалится на середине пути, и что будет, если дать ему пинка -- разрыдается или бросится на тебя с кулаками? И все же во взгляде инструктора человечности было больше. Нет, сейчас Роберт столкнулся с чем-то иным. С чем-то очень знакомым, что он наблюдал совсем недавно. Но что?
Ричард Томпсон, сенатор Свободных, поднялся со своего места и произнес "Нет" и почти тотчас перехватил гневный взгляд Эллис Дженкинс. Оставалось надеяться, что Свирепая Эллис не станет в отместку топить его законопроект. В конце концов, для ответственного сенатора поддержание в должном порядке дорог должно было значить больше, чем возможность снижения минимального возраста для женщин, жаждущих насладиться зрелищем Арены. Сама Эллис, как сенатор и председатель комитета, ни под какие ограничения не подпадала, но, видимо, страдала за положение женщин в целом. Будь на то воля Ричарда, он вообще запретил бы женщинам любоваться боями -- не только с трибун, но даже и по сети -- а еще лучше и вовсе запретил бы Арену, но это была одна из тех целей, путей к которой сенатор пока не видел. Оставалось делать то, что можно, и искать пути к тому, что пока было нельзя.
Когда голосование по законопроекту Ричарда завершилось, и даже Эллис после томительной паузы сказала "Да", консул Томпсон, старший брат Ричарда, ободряюще кивнул, консул Стейтон, кузен Ричарда, одобрительно поднял руку, а консул Торнтон, не принадлежащий ни к одной из знаменитых семей, счел необходимым подойти к сенатору, чтобы поздравить Ричарда и пожать ему руку. Законодательный месяц подошел к концу, и теперь у сенатора было шесть дней на отдых и встречи с нужными людьми.
Закрытый департамент Библиотеки как всегда встретил его прохладой и тишиной. Незнакомый нумер выскочил из-за стола, и Ричард скользнул взглядом по его ошейнику.
-- Доктор Джордан, мне нужны все данные по стабилизации прокола за последние десять лет, -- подал заявку сенатор.
-- Это потребует времени, свободный. -- Нумер согнул спину под идеальным углом, являвшимся выражением максимальной почтительности, а затем, почти захлебываясь от рвения, указал сенатору на кресло и журнальный столик. -- Прикажете подать кофе, чай или минеральную воду?
Настроение сенатора испортилось. Линкольн Райт никогда не был столь услужлив, с ним всегда можно было почти по-человечески поговорить, и он никогда не забывал взять чашечку кофе и себе.