Потом наши старые добрые друзья с достоинством перебрались к родственникам в старый город. Мы к ним заходили еще несколько раз, приносили хлеба, овощей из нашего сада. Они же попытались вернуть себе хотя бы что-нибудь из одежды. Им разрешили заглянуть на сборный пункт, куда свозили конфискованное имущество еврейских семей. Там они кое-что из своего и нашли. С ледяной вежливостью комендант разрешил забрать пару старых пальто и немного постельного белья, уже сильно попорченного. Нижнего белья не дали.
В середине июля снова удар: всем евреям в течение месяца прибыть в Вилиямполе, где для них организовано гетто: там им надлежит поселиться всем вместе и проживать отдельно от остального населения[25]. Вилиямполе лежит за городом, на том берегу реки Вилии, предместье бедное, домишки деревянные, косые, старые, ни канализации, ни водопровода. Евреям было разрешено обменять свои дома и квартиры на жилье в Вилиямполе. Продавать недвижимость, мебель и ценности категорически запретили.
В Каунасе жили примерно 45 000 евреев. Около 7000, должно быть, успели бежать на восток еще до начала оккупации. Тридцати восьми тысячам, т. е. около четверти городского населения, предписано было в один месяц перебраться в другой район[26]. Тесно было невообразимо: на каждого не больше двух квадратных метров жилья. А имущество по большей части оставалось в городской квартире. Некоторые в последний момент пытались продать, что можно было, и, конечно, тут же попали в лапы мерзавцев спекулянтов, которые ловко наживались на чужой беде, скупая дорогие вещи за бесценок. Многие же передавали право собственности на свое имущество прислуге за обещание не оставить хозяев в беде, помогать продуктами.
Городской пейзаж следующих недель сплошь состоял из грузовиков, заказанных для переезда и перевозки. Шоферы заламывали неслыханные цены. Кузова машин были доверху нагружены домашним скарбом, углем, дровами, а порой сверху еще умудрялось пристроиться и само несчастное семейство. Перевозили всех — и больных, и грудных младенцев. Здоровые иногда шли рядом с грузовиком своим ходом. И над этим всем — яркое солнце, погода — превосходная! Один солнечный день за другим, с тех пор как немцы пришли в город. Что за срам, что за отчаяние греется сейчас под этим летним солнцем!
Организовали специальную жилищную комиссию, чтобы надзирать за справедливым распределением конфискованного жилья. В городе рядом с ветхими убогенькими домиками вырастали новые светлые постройки с замечательными квартирами. Желающих поселиться в таких была тьма, и счастливчикам новоселам особенно завидовали. И тут выяснилось, что невелико счастье жить в новенькой отделанной квартирке, больше повезло тем, кто ютился в старых и обшарпанных. Еще не остыли недавно только заселенные хоромы после прежних хозяев, отправленных в гетто, а там уже во всю хозяйничали новые жильцы — немецкие солдаты и литовские партизаны.
В воскресенье мы отправились в лес за ягодами. «Не уходите далеко, не вздумайте забрести в чащу, — хором пугали местные жители, — в лесу прячется полно русских. Застрелят всякого, кто близко подойдет!» Что нам до русских, нечего нам их бояться. Земляники несметно уже у обочины, под каждой сосной сине от черники. Никто, кажется, еще сюда не заходил, русских, что ли, пугаются? Гретхен не отходила от меня ни на шаг, Мари тут же скрылась за деревьями, так что ее постоянно приходилось окликать.
Она набрела на густой малинник посреди болотца, и мы, в кровь царапая руки и ноги, набрали малины, а потом долго отдыхали на опушке под густой сосной, как бывало в прежние времена. А вокруг птицы щебечут, трава сочная благоухает, июль, солнце, красота! А вот придем домой, а там пусто, отца нет. И ничего мы о нем не знаем, ничего. Тюрьмы переполнены евреями, а он где же? Почему не дает знать о себе?
День спустя у Ванды, я слышала, партизаны рассказывали, будто на VII форте почти что ни души больше не осталось, почти ни одного еврея. «Перестреляли мы их всех, — похвастался один партизан и в шутку протянул свой автомат одному мальчику, так, поиграть, для забавы. — будешь евреев стрелять?» А ребенок оттолкнул оружие и отвечал только: «Нет». «Малыш не вам чета, — заметила Ванда, — знает, что людей убивать грех». «Евреи не люди», — безучастно отвечал партизан.
Мари нашла работу: устроилась переводчицей в один трест. Немцы теперь везде были нужны. Директор был ею весьма доволен: плевать, что комсомолка, главное — служит исправно.
25
10 июля литовский военный комендант Каунаса Юргис Бобелис и бургомистр Каунаса Казне Палчяускас выпустили указ, согласно которому все евреи должны были до 15 августа переселиться в гетто в Вилиямполе.
26
К моменту начала оккупации в Каунасе проживали около 40 000 евреев. 15 % тех 30 000, которых советские власти депортировали в Сибирь еще в июне 1941 года, были евреи. Поначалу в гетто в Вилиямполе проживали около 30 000 человек.