- Отставить стрельбу! РГ на плечо!
Долговязый, у которого давно чесались руки, вцепился в оливковый тубус.
- По командеее... Огонь!!!
Реактивные приветы опрокинули поредевшую стаю, горящие обломки подожгли пшеницу. Оставшиеся коптеры полетели к траншее.
- Дробью! По готовности! Е*ала не подставлять!!!
Воины похватали... Да-да, похватали охотничьи ружья, полуавтоматы с нулёвкой, и пошла жара! Охота по "перу" на новый лад: к четвёртому году войны пришлось пересмотреть всё, чему учили на военных кафедрах десятилетиями. Мангалы на танках, теперь - это... На ближних дистанциях дробь - самое то против малых беспилотников, годная мера. Бойцы в броне, кевларовых манишках-нарукавниках и лицевых стальных масках дружно х*рачили двенадцатым калибром атакующих "птичек" из укрытий. Лупили так, что только перья летели! Подвесы рвались над нивой, зло*бучее воговское крошево косило хлебные колосья, жалило всё живое. Но атака захлебнулась, стройные ряды скомкались, рухнули вниз. Единичные "шершни" всё же добрались до первой полосы, покусали пехотные окопы, но не так, чтобы ой-ой-ой...
Киеву предсказуемо урезали БК и бабки. Обкорнали жёстко, да ещё шаровары перешили, поставив ширинку на заду. Попутно зарядили новый вектор: не ждать промышленной манны, а самим клепать вафлю возмездия по гаражам и схронам. Мол, можно победить, если дроны саранчой полетят, если их, как говна - через край, то можно! Тактика доказана бабуинами.
Дядя Сэм на евреев положил, на хохлов забил... Не до младших братьев стало Вашингтону после глобального switch-off, свою бы конюшню разгрести. Погромы, грабежи, непридуманные вирусы, голод.... Заокеанная страна собственной жопой продегустировала все прелести тотального краха. Ваххабиты же, прежде кормленные с рук, принялись дерзко огрызаться. Пригрели на своей шее волков. В итоге, форматом ядерной интрижки в Малороссии вообще перестали мыслить.
А виноват во всём, конечно же, он, Индеец. Перетасовал колоду...
***
На Аляске зябко - совсем не пляжи Калифорнии. Не пахнет здесь ни жасмином, ни мятой. Морозный воздух пропитал другой запашок: вахтовок, работы, соляры и спирта. Даже деньги, крупнокупюрные хрусты, разили там не столичным кокаином, а потом. Аляска... Пятьдесят восьмая широта. В России на ней прижились Тобольск и «пермяцкое счастье». В Америке - маленький рыбацкий городишко, просыпавшийся рано - промысловый уклад обязывал. Свет включали затемно, ещё до шести. Гремели посудой, шумели водой. По улицам шаркали грубые сапоги - мужчины тянулись к береговым баракам. Индеец тоже выбрался из кельи, выгулял Бульку и направился к общинному старосте.
- Игнат - имя моего отца..., - морщинистый Макар Игнатьевич перекрестился, глянув на монохромный портрет, висящий на стене ниже образов. - Идею твою понял. То ладно. Растолкуй, зачем приехал к нам, почему не на юга? Где семья?
- Семья... Никого нет, умерли. Ковид. На югах мне делать нечего, не люблю жару. Раньше не любил, а сейчас вдвойне. Тяжело стало после того, как переболел. Духота - не моё. Если начинается жара... Слабею. Ползаю травленым тараканом, ходить не могу, торможу, думаю с трудом. Вот и приехал сюда, мне тут хорошо.
- А животинку не бросил. Собачку с собой привёз?
- Бросить? Как можно?! Она-то живая... Барахло бросил, её забрал. Вот...
Макар замолчал. Долго и внимательно смотрел на Индейца, потом вздохнул, поднялся со стула.
- Что ж... Артель у нас небольшая, под сотню душ. Вечером приходи на собрание. Всё то, что говорил мне, перескажешь людям. Постой, - староста повернулся к Игнату. - Как же ты болезным-то работать будешь? Осилишь ли?
- В тягость не буду. Кое-что от прошлой жизни ещё осталось, приехал не с пустыми руками. Вы не думайте, я не трепло. Всё рассказанное будет стоять и работать уже в этом сезоне, польза для всех. Ей-богу, устал языком трепать, лучше делом докажу.
- Тогда за дело, - Макар достал из шкафа резную трость. – Держи…, тебе…, шатко ступаешь... Иди, в конце этой улицы увидишь четыре пустующих дома, выбирай любой, вот ключи. Останешься жить - накопишь деньги, вернёшь в общину. Храм ты видел. Вечером служба, а после - собрание.
Удобная трость легла в индейскую руку сразу же, привыкать не пришлось. И вроде ковылял-спотыкался по-прежнему, но идти стало чуточку легче. В конце одноэтажной улицы несколько пустующих коттеджей тонули в тишине.
"Как-то мрачно. Ни деревьев, ни кустов... Суровый рай - суровым людям."
Ни заборов, ни ворот, ни дворов. На суровой земле и быт попроще, всё по делу. К чему городить то, что не приживётся на тощей земле, что сдует пургой? Мощные стены, двойные гаражи и точка! А в гаражах - джипы да снегоходы по сезону, как шузы деревенского стиляги: летом – кеды, валенки - зимой. Там, под низким небом, тренированный глаз Индейца перестал моргать, заприметив жестяную крышу самого маленького, самого аккуратного среди прочих, почти мультяшного домика.