- Это по твою душу..., - Макар Игнатьевич поведал ему всё без утайки. - Уж не знаю, чем ты им насолил... Говнистые людишки, бесы эти мельниковцы... В покое тебя не оставят, не сумлевайся.
Рассказал ещё, как Ваня, бесхитростный рыбаля, поехал в город по шурупы (за запчастями для баркаса). Забрал заказ и расплатившись, попал у кассы на сексота. Чубатый шпион подслушал мобильный звонок старосте Макару, прицепился к бородачу банным листом. Обхаживал, сканудил каким-то древним суржиком, представившись "Мыколой". Интересовался московитом по имени Игнат: показывал фотографию, сулил нешуточные деньги за любые слухи. Прямой, как шашка чалдона, Ваня послал его по матушке, зарядив хохлу, что с Игнатом не знаком, дядю с картинки не встречал и что вообще балакать с иноверцами ему недосуг. Артельщики сторонились ортодоксов из общины укронаци, считая мельниковцев новыми иудами. Сменивши церковь на костёл, могилянские теоретики мнили себя белою костью, академической элитой, одинаково презирая и бандеровцев, и русских. Последние платили "шароварам" тою же монетой, держались краями.
"Хохлы в разведке точно не фонтан... Не фэсовский почерк. А с другой стороны... Шестёрки федералов, родные сыскари... Какая разница... ФБР, ФСБ... И тем, и другим поставили одну задачу - стереть меня, грохнуть."
Индеец плюнул, выдохнул минувшим... да и пошёл собирать пожитки.
Катерок ожидал бродягу, качаясь тягучим накатом у пятого кнехта. Драные чайки верещали над радужной требухой, на пустом причале ни души. Даже береговой сторож Силантий размеренно сопел в артельном кайбаше. Походу выходной. Соляры залил под завязку, жратвы-воды натаскал. Калифорнийские деньги не просрал, на рыбе даже приумножил: из домашнего тайника выудил две сотни, кинул в рюкзак. Пора...
Движок мерно тарахтел низкими оборотами почти без вибраций. Счётчик моточасов откручивали не единожды, и теперь он со смехотворным числом двигла в обкатке смотрелся на престарелом катере столь же дико, сколь и ГТОшный значок на груди трухлявого дедугана. Территориальные воды предсказуемо закончились пограничным патрулём береговой охраны: тотальный шмон всего нутра в поисках "контрабаса“, брезгливый глазок на кривых документах и бонусом две пачки хрустов на погоны. Служивые поначалу опешили, но деньги не вернули, коррупция... она везде, она всегда. Свалили вмиг, словно бы и не встречали никого.
Штиль, редкий визитёр на этой широте, выматывал похлеще шторма. Низкое небо разлилось до самого горизонта топлёным молоком, давило духотой на студёный воздух. Индеец выключил Чих-Пыха (так назвал он раритетный дизель) и бессильно упал в капитанское кресло.
"Батарейки надо сменить, а то совсем потухну..."
***
Лазарь Каганович осел на углу Среднего и Десятой, в доме, где катихастая хозяйка сдавала иудеям подвальные комнаты. Юзовка, новая партийная кузня, лепилась вокруг завода, но не абы как. Педантичные валлийцы (уэльские бриты) расчертили улочки под линейку. Названиями не заморачивались, обозначив поселковые проезды линиями в числом порядке. Так и записали: Первая линия, Вторая, Третья... дальше по возрастающей. Худые перпендикуляры нарекли "прошпектами". Большой, Средний, Малый, он же Кладбищенский. Безусый большевик осторожничал, исходил жидовские линии вдоль и поперёк, выбирая себе тихую берлогу подальше от городовых и с чистым сортиром во дворе. Да только не в мазель, не везло... До тех пор, пока на базаре, за стенами центрального собора, чеботарь не подобрал - таки работное место. Вернее, даже не так... Работа сама его нашла, подвернув каличный каблук на сапоге у толстого приказчика. Чернявый паренёк ловко подправил важную обувку, за что был обласкан рекомендательной малявой Кайзелю, хозяину "Мира в сапогах", и крохотным фуфыриком бодяжной водки. По этой маляве Каганович получил колодку подбойщика в будке на Третьей, кошерный стол и койку в подвале у Рахиль, кайзелевской сестры.
Рассусоливаться некогда: с утра стучать гвоздями в подошвы, вечерами виснуть в кабаках, шептаться за бутылкой. В те времена собраться кагалом и не бухать - накликать ворох подозрений, шинкари доносили охранке регулярно. Куда податься активисту? Все жили под приглядом барабанщика-соседа. Маёвки по квартирам исключались, а природа не богата лесом: в степи, как в цирке под софитом. Оставались только кабаки. На первой линии столы не по карману, да и не жаловали там смутьянов. И только под финал николаевских времён большевикам удалось арендовать портняжную мастерскую с потолками ниже человеческого роста на втором этаже "хитрого" дома с Первой линии, тринадцать. Пока же зависали по второсортным рюмочным. Как раз в такой армянской наливайке Каганович повстречал Хрущёва - главную партийную ошибку. За прижимистого Никитку, велосипедиста со щербатым ртом, поручились рутченковские товарищи. Вот тогда-то и случился главный юзовский косяк, перешедший по наследству городу миллиона роз...