Где-то на восьмой минуте неспешной беседы Индеец отвлёкся: взяв карандаш, принялся малевать каракули на жёлтом стикере. Потом закончил и поднял глаза на Опельбаума.
- Савелий... Простите, Савелий. Вам Джино показал то, что мне необходимо?
- Да, но...
- Поверьте, я не псих. Нужен молчаливый аргумент. Пойду на опережение. Рамсы.
- Боже, какое слово! Бальзам... Были же времена!
- Это гонорар, - пальцы приложили к стеклу развёрнутый стикер. - Мне нужна эта посылка.
Савелий щурился, разглядывая стройные ноли...
«30 000 000$»
- Уж больно велик риск..., - адвокат промокнул салфеткой вспотевший лоб.
- Да. Но с другой стороны... Имея такие средства, связи и знания... Вы легко добьётесь пересмотра своего дела. А впереди старость... В вашем случае - обеспеченная, - Игнат задумчиво почесал кончик носа. - Допустим, вам угрожали, и вы были вынуждены... Естественно, деньги - вперёд. Что скажете?
- Ну, что я могу сказать..., - lawyer вздохнул. - Приятно иметь дело с думающим человеком.
- Взаимно.
***
Старые деньги - старые дрожжи. Медленные... Гешефты «бродяг» из Палермо критично просели. А какие-то и вовсе встали. Теперь все эти роскошные «Тадж Махалы», отели, казино стояли полупустыми, не покрывая кассой конских счетов на содержание.
И если бы не Индеец с его «Ecometa-no» - пришлось бы «семье» туго. Поэтому Джино принял зарёванную Ладу как родную: выслушал, ободрил и угостил семейным ужином...
«Старший» молчал. Неторопливо же- вал, внимая всхлипам обескровленной синьоры. Лада не прикоснулась к лазанье: бледная, она сидела неподвижно, рассказывая одну и ту же историю по кругу. За три десятка лет наторелый Джино повидал и услышал вдоволь женских истерик, а потому не спешил. Четыре «ходки» за спиной «скучали»... Загрустил и «Старый» - увяз в тяжёлых думах.
«Не бывает... Так не бывает, чтобы совпало всё и сразу. Подстава русского и семь проверок... Аудит... Налоговая. Не зря Опельбаум так спешит. Перешагнув Игната, Рептилоид примется за нас. А там и до адвоката дойдёт... За стеной только десяток итальянцев. Мало... Нет шансов. На каждого - по восемь нигеров...»
- Джино, Джино! - Шереметьева «таяла» на глазах. - Что говорит адвокат?
- Это хороший lawyer. Самый лучший. Знает свое дело, - сицилиец долго смотрел на Ладу. Потом набрал воздуха и добавил, - просто наберись терпения.
- Что я должна ещё вспомнить? Я же ничего не забыла?
- Как себя ведёт его собака?
- Что... Причём здесь собака...
- Его собака. Булька. Она спокойна?
- Простите. Я поеду, - Шереметьевские губы дрожали.
- Я провожу, - Джино поднялся из-за стола одновременно с гостьей.
По лестнице спускались молча: Лада впереди, хозяин позади. В прихожей она замешкалась, долго кутала шарф, не зная, что сказать.
- Лео, Коррадо! - крикнул "Старший" закрытой двери на первом этаже, надевая плащ на плечи Лады.
В коридор шагнули двое черно-белых в одинаковых жилетках, и "морозным инеем" в глазах.
- Собирайтесь. Отвезёте синьору.
- Не нужно, правда, - Шереметьева с мольбою глянула на Джино, но тот даже ухом не повёл. - Я сама...
- Берите с собой еду, кофе на сутки, ну и... Всё, что необходимо. Синьора - на втором этаже, вы - на первом. Контроль периметра. Без пяти каждого часа - звонок Амато. Он же подготовит вам замены - сутки через двое. От Амато я хочу слышать только одну фразу: «без происшествий». Всё.
Коррадо не пустил Шереметьеву за руль. Просто молча усадил на заднее сиденье, взяв за плечи.
- Но я...
- Синьора.
Вот и весь диалог.
Разложив на огромном столе коробки с пепперони, кофейные термосы и разнокалиберное «всё необходимое», Лео и Коррадо слушали футбольную трансляцию по радио (телевизор запрещён), пока Лада засыпала на диване в обнимку с Булькой. Та вылизывала сухие солёные щёки синьоры. Солёные от слёз...
***
Холодная гражданская война. Пожалуй, самое точное определение миазмов, забурливших по всей матушке России с началом СВО. Зеркальное повторение Донецка четырнадцатого. Тогда город располовинило: пока первые «становились на лыжи», вторые открыто презирали первых. И вот, что забавно... (дончане помнят, не дадут соврать), как только «инородные» свинтили, дышать стало легче! Люди перестали стесняться ЧЕЛОВЕЧЕСКИХ поступков! А бля*ство... – оно, как и вши, нуждается в хозяине. Без питательной среды не живёт. Испаряется.
Однако, по правде говоря, элизиум не зрелся. Новообретённую воздушность бытия уравновесило бандитским беспределом. Лютым, без тормозов. Таким, что девяностые вкушались бы за счастье. Кровушка лилась ручьём. Грабилось - отжималось всё, что возможно. Что невозможно - тоже. У кого ствол - тот и царь.