«Не зассал»... В сентябре четырнадцатого судьба свела лаборанта-ополченца с добрым человеком - Сашей. Время было... Война, невроз, потери. А тут душевный стол: свойская компания, еда, водочка. Вот языки и развязались. Каждый подогрел уши закадык скабрезной казарменной байкой, а Саша поведал такую... Давным-давно, в самом начале девяностых, довелось ему учиться в Донецком техникуме промавтоматики в одной группе с Захаром. И послали эту самую группу в колхоз. Была такая традиция - привлекать студентов на помощь селу.
Никто, кстати, не возражал, всё веселее, чем учиться. Жили в специальных домиках на отдельной территории. Утром - работа в поле, вечером - нехитрые развлечения. Однажды случились танцы в сельском клубе. И на этой самой дискотеке местные отжали золотую цепочку с шеи одного из студентов, подрихтовав тому «фасад». К ментам тогда с подобным ходить было западло, вот и вернулся горемыка на «базу» ни с чем. Захар, которого не было в клубе, кинул клич, мол, надо бы разобраться. Но никто особой прыти не явил - бригада поселковых вдвое превосходила студенческую группу. Тогда будущий «Батя» ушёл, опрокинув полстакана водки. Один! Против «толпы»! Что там происходило, никто толком не знает, но вернулся Захар с цепочкой. Счастливый терпила полинял на четыре бутылки для общего стола. И всё. Никакого продолжения. Захар в одиночку решил проблему. «Не зассал».
Индейца перевели из карцера в обычную камеру, двухместную. Сосед-итальянец особой радости не выказал. Но и слова кривого не выдавил. Видимо, сицилийская малява залетела раньше. Туда же, на новую индейскую шконку, занёс и положил «серую» сицилийскую посылку шнырь-латинос. Его широко открытые глаза моргали редко - редко, выдавая с потрохами удовлетворённое любопытство. Ясно, что посылку вскрывали. Там, среди заурядного барахла, лежал «эспандер» эфка - советская ручная осколочная граната Ф-1. Ну и запал к ней - УЗРГМ. О*уевший шнырь неловко попятился назад и, глупо улыбаясь, исчез за дверью.
«Теперь тянуть нельзя. Этот чертило отбарабанит сразу же.»
Индеец рванул картон упаковки, а итальянец встал и «растаял», будто бы ничего не видел...
Эфку вложил в кисть левой руки, обёрнутою гипсом от запястья до плеча. Ребристый чугун холодил затёкшие пальцы. Советская граната - не каприз. Игнат определённо знал, чего от неё ждать. Сюрпризов быть не должно.
«Так... Баян.»
Фрагмент пятикубового шприца «обнял» хвостовик запала. Затем капроновый шнур: одним концом к «баяну», другим - к нательному кресту.
«Достаточно слегка дёрнуть рукой, и..»
Три минуты возился с «баяном». Ещё две - мотал скотч, «пеленая» левую пятерню с лимонкой «в обнимку».
«Теперь точно всё. Обратного пути нет.»
Игнат присел на дорожку. Потом выдохнул, выдернул чеку и шагнул за дверь. «Не зассал»...
***
«Контрнаступ» не задался. Обещания примостить «жовто-блакытную» жопу на набережной в Ялте оказались пи*дежом, дымовой завесой. Те, кто науськивал оболваненных, устроили самую масштабную авантюру в незалежной. Никогда прежде лавэ не «работалось» таким потоком. Брандспойт! Ниагара! Коленки дрогнули у всех, даже у самых тёртых мудаков. А потому вопрос: что делать с «украинским мясом» - не стоял. И даже не лежал. Да вообще по*ер! Лишь бы гидранты не перекрыли. «Слуги народа» оборзели настолько, что стали выбирать себе не яхты. Нет. Острова! Средиземноморская земля подскочила втрое! Украинская же исправно продолжала принимать в себя «героев»: новые кладбища расползались по всей Малороссии пенициллиновой плесенью. Копачи не справлялись - какое там, лопатами не перекопать! Хорошо, подоспела западная помощь: процесс механизировали: теперь могилы мастырили со скоростью лепки пельменей. И потянуло сладким дымом над страной заунывную гробовую песню «Пливе кача»:
Гей, погину я в чужім краю,
Погину я в чужім краю.
Хто ж ми буде брати яму?
Хто ж ми буде брати яму?
Гей, виберут ми чужі люди,
Виберут ми чужі люди.
Ци не жаль ти, мамко, буде?
Ци не жаль ти, мамко, буде?
***
- Чего уставился? К старшему бегом!
Двое чёрных пялились на загипсованную руку с гранатой.
Индеец вышел на центральную земляную площадку, где вкопали тренажёры, под маревом отборной брани и лязганья железа.
- К старшему бегом, говорить хочу! - с напором повторил дерзкий белый, забредший туда, куда не следовало.
- Снежок, ты псих? - промямлил один из арестантов, оторопело глядя на лимонку без чеки.
- Был бы психом, с вами не говорил бы. Прошёл бы дальше и рванул бомбу, захватив побольше черных душ вместе с собой. Но я не псих и не ваши трусливые белые. Я - русский, - «загипсованный» говорил спокойно, глядя в глаза старику с жидкой седой бородёнкой. - Бомба нужна мне для того, чтобы быть услышанным. Ты и без меня знаешь, как сложно и дорого получить гранату за этой стеной. Я бизнесмен, пришел с предложением для вашего старшего. Если, конечно, он не обосрётся от страха. Так и передай.