- Ты почему трубку не берешь?
- А как… - растерялся Тибайдуллин.
- Я же тебе объяснял! Возьми… Вот сейчас, при мне… Взял? Найди кнопку, вверху, слева. С трубкой… На ней трубочка нарисована, черт тебя побери! Нашел?
- Нашел.
- Теперь нажми. Нажал?
- Нажал.
- Что ж я тебя не слышу, а? Дурья башка! Значит, не на ту нажал!
От растерянности Тибайдуллин дал отбой и на обычном телефоне. Тут же, одновременно, оба телефона зазвонили снова.
- Что ж ты делаешь, а? Что ж ты у меня такой… - Валентин Петрович еле сдержался. - …несмышленый? – он перевел дыхание и медленно, как будто диктуя третьекласснику, продолжал: - На-шел… кно-поч-ку… в верх-нем… ле-вом… уг-лу…
- Ага, - сказал Тибайдуллин.
- Тру-боч-ка на ней на-ри-со-ва-на?
- Нарисована.
- Нажимай.
Тибайдуллин нажал и услышал отдаленный, как с того света, голос Валентина Петровича.
- Але! Але! – кричал голос.
- Але, - сказал Тибайдуллин.
- Ближе! К уху! – кричал Валентин Петрович в обе трубки. – Поднеси к уху! Ну!
- Але, -сказал Тибайдуллин.
- Скажи что-нибудь!
- Что?
- Да что хочешь, господи боже мой!
- Але, - сказал Тибайдуллин.
- Ты издеваешься?! Скажи – буря мглою небо кроет…
- Буря мглою небо кроет, - сказал Тибайдуллин
- Слава те, господи, понял, наконец! Нажимай на ту же кнопку. Значит, ты отрубился. Отрубайся!
Тибайдуллин отрубился.
- Слава те, господи! - закричал Валентин Петрович по обычному телефону. – Ну, держим связь. Пока.
Валентин Петрович названивал Тибайдуллину несколько раз на день – держал связь. Поэтому и э т о т звонок – на следующей неделе где-то около полудня –Тибайдуллин воспринял обыденно. Однако звонил не Валентин Петрович. Сначала донесся молодой, звонкий женский голос, потом… Его Тибайдуллин узнал сразу, хоть по телефону с ним никогда и не говорил, узнал, весь напрягся, вспотел до холодного смертного пота, и сердце остановилось.
- Что ж ты ко мне не заглянул, - сказал Горовой. – Для своих у меня другой процент.
- Мне достаточно, - сказал Тибайдуллин и сглотнул слюну.
- Не понял, - сказал Горовой.
- Мне достаточно, - повторил Тибайдуллин и почувствовал что-то похожее на гордость, словно те двадцать тысяч долларов, которые он положил на счет в Горовой-банк, принадлежали не Валентину Петровичу, а лично ему.
Горовой выдержал долгую паузу, а потом сказал, скорее, ласково:
- Костя, милый, ты хоть понимаешь, что происходит?
- Что? – спросил Тибайдуллин.
- Знаешь, какие у нас с тобой отношения?
- Какие? – спросил Тибайдуллин.
- У нас с тобой первобытные отношения. Ты всегда был особо непонятливый, Костик. Ты всегда был маменькин сынок. Ты даже в армии не служил. У тебя плоскостопие нашли, да? У таких, как ты, всегда плоскостопие. У маменькиных сынков! А я служил, в армии. Мне там голову проломили. А потом в общежитии пять лет подошвы грыз. На тебя, сытенького, посматривал. Так что, Костик, следи за мыслью, теперь я занял
твою пещеру и отнял у тебя женщину. Понял?
- Н-н-э-т! – закричал Тибайдуллин хрипло.
Теперь он мог говорить с Горовым даже не словами и тем более не фразами, а самое большее звукосочетаниями, с интонацией, напоминающей рычание животного.
- Ты даже непонятливее, чем я думал. Тупишь, парень! Между тем, такие отношения всегда были в основе человеческой жизни. И никакая культура, цивилизация и прочие происки ума здесь не при чем. Кто-то у кого-то всегда будет отнимать пещеры и женщин. Понял?
- Н-н-э-т! – закричал Тибайдуллин.
- Может, ты на дуэль меня вызовешь?
- Д-а-а-а! – прохрипел Тибайдуллин.
- На шпагах или пистолетах? – поинтересовался Горовой.
- Д-а-а-а! – кричал Тибайдуллин.
- Отлично. Там разберемся. В парке, у памятника Космонавтам. В пять утра. Встанешь?
- Д-а-а-а!
- Памперсы не забудь.
Горовой дал отбой и тут же опять раздался звонок.
- Придурок! – кричал Валентин Петрович не своим голосом. – Я что тебе говорил? Что говорил? – дальше шло нецензурно. - …………………………………………………….
…….. Я тебе говорил – поддерживай разговор! А ты… Да я тебе ……… отрежу!
- Да-а-а! – сказал Тибайдуллин и отключился.
Валентин Петрович перезвонил через полчаса и сказал совсем другим тоном:
- Ладно, Костя… Прости, погорячился. Меня тоже можно понять… Только прошу… В следующий раз, если он позвонит, конечно… Поддерживай разговор. И без эмоций.
Было поздно. По экрану телевизора неслась беззвучно мерцающая рябь, а Тибайдуллин все сидел в кресле напротив и не ложился спать. Да он и не собирался ложиться. Он выключил телевизор, оделся, опять сел в кресло… Потом тихо, крадучись, вышел из квартиры и даже не зашел в лифт, стоявший как раз на его этаже, а отправился вниз пешком, с шестого этажа, стараясь ступать как можно бесшумнее.