- Екатерина! – сказал Цыплаков торжественно и взволнованно. – Конечно!.. Вы удивитесь… Конечно! А, может, вы уже знаете!.. Я давно… Вы могли заметить… конечно…
-Что вы хотите? – спросила Катя как-то очень уж трезво.
- Я… не хочу… -сказал Цыплаков. – Итак, все вокруг слишком много хотят! Я предлагаю! Да! Предлагаю! Руку и сердце!
-Что это вы? – сказала Катя еще трезвее. – Вы – женаты, я замужем. Что вы такое говорите?
- Где же ваш муж? Где отец вашего ребенка?!
- Не знаю, - сказала Катя.
- Вот! Вот! – вскричал Цыплаков. – Вам нужен муж, а вашему ребенку нужен отец!
- Он у нас есть, - сказала Катя. – Без отца ребенка не получится. Неужели не ясно?
Он нас любит, и мы его любим. Где он – это уже не важно.
- Это маразм, - сказал Цыплаков.
- Вы дурак, - сказала Катя.
Катя совсем не хотела его обидеть, тем более именно благодаря ему она и нашла здесь приют. Слово «дурак» вылетело у нее как-то по-свойски. Но Цыплаков обиделся. Он опять отправился в их большую ванную комнату, какое-то время сидел на краю ванны, думал свои тяжелые думы, потом задремал и в таком полусонном состоянии залез в ванну, да так и проспал в ней всю ночь, неловко подвернув голову и прижимая к животу подушку.
Утром его разбудили сыновья, устроившие у умывальника дикий ор. Цыплаков выбрался из ванны, сделав вид, что очутился в ней совершенно случайно, и отправился на кухню. На кухне сидела жена, вернее то, что от нее осталось. А осталось от нее нечто совершенно плачевное – опухшее, отекшее, осевшее, с азиатскими щелочками глаз. Она молча налила ему кофе. Цыплаков глотнул кипяток, опалив горло, но даже не пикнул, не выронил ни звука, ни стона, ни ругательства, стоически принимая божественное наказание. Он быстро оделся и готов уже был идти на работу, но какая-то сила повела его
к дверям гостиной, толкнула в спину, заставила войти… В гостиной ни Кати, ни ребенка не было.
- Я их не выгоняла, - послышался за спиной скорбный голос Цыплаковой. – Она сама ушла. Даже не знаю когда…
В семье Цыплаковых начались тяжелые времена. Внешне все выглядел нормально, ссор и столкновений между супругами было даже меньше, чем обычно, но атмосфера в доме была тяжелая и даже какая-то трагическая, как будто в одной из комнат лежал покойник. Дети, не вынеся этого, все где-то пропадали, так что и голосов их не было слышно. Сами Цыплаковы ходили на цыпочках. Молчание царило. Молчание и тишина. После работы Цыплаков ложился в гостиной на диван, где еще недавно спала Катя с ребенком, и лежал так, сдерживая дыхание, чтобы громко не вздыхать. Ночь он проводил там же, укрывшись пледом. Однако, привычка взяла свое. Через месяц он перебрался в супружескую спальню и даже время от времени стал исполнять свои супружеские обязанности, но это ничего не изменило. Покойник оставался в доме.
Как-то Цыплакова сказала:
- Звонила…
Переспрашивать, кто звонил, не было надобности, по ее тону и так было ясно. Цыплаков и не переспрашивал.
- Просила рюкзак принести…
- Ку-да? – спросил Цыплаков, еле шевеля вдруг онемевшими губами.
- Адрес у телефона.
После ее ухода, под диваном в гостиной действительно обнаружился ее рюкзачок.
На другой день после неожиданного предложения Цыплакова, Катя проснулась рано, часа в четыре. Она долго лежала и думала. Она давно уже ни о чем не думала – с тех пор, как родила дочь. Мысли приходили, конечно, но какие-то коротенькие, и долго не задерживались. Ей казалось, что она даже не плывет по реке жизни, что она сама эта река, и эта жизнь, что она сама течет в них, а они текут в ней. И как бы в подтверждение этому струилось молоко из ее маленькой груди, струилось и не иссякало, а младенец все сосал и сосал, все рос и рос, и тяжелел в ее руках.
Теперь же она думала, и мысли никуда не исчезали, а связывались друг с другом, и картина мира представала ясно. Ребенок уже был тяжелый, поэтому она переложила самое необходимое из рюкзака в целлофановый пакет, быстро собралась сама и бесшумно, как все что она делала, выскользнула из квартиры. Отправилась Катя на вокзал и устроилась на том же месте, где какое-то время назад ее ставил муж
Люди вокруг нее сменяли друг друга, и поезда развозили их в разные города и страны, в разные их жизни и разные их судьбы, но всегда среди них находились те, кто помогал Кате, приносил еду, покупал памперсы, держал на руках ребенка, когда ей надо было не надолго отлучиться, или просто поддерживал добрым словом. Но были и другие, которых раздражала женщина с ребенком, живущая на вокзале, они ворчали, скандалили, а бывало, что и жаловались в милицию. Но для милиционеров у Кати всегда находилось свое особое слово и ее не трогали.