- «Космос» - то и дело бормотала Цыплакова. – Ну, дрянь!
В четверг Цыплаков почему-то раньше пришел с работы, как будто чувствовал. И все ходил вокруг Цыплаковой, топтался и заводил разговоры, мешая собираться. «Чутье прям, как у собаки», - думала Цыплакова. Наконец, Цыплаков что-то сообразил:
- Ты это куда?
- К подруге, - отмахнулась Цыплакова.
- К какой?
- Ты ее не знаешь.
- Вроде, всех знаю.
- Значит, не всех.
- Я с ней… в институте работала, - добавила чуть спустя, чтобы смягчить ситуацию.
- А-а… - сказал Цыплаков. – Ну иди.
- Я и иду.
- Иди, - и Цыплаков уныло пошел смотреть телевизор.
И Цыплакова пошла, по дороге заглянула в бар, выпила рюмку ликера, для храбрости.
Носик ее уже ждал. Открыл дверь – суетливый, радостный. Глаза его колко блестели. Номер был так, средней руки, но вполне приличный – с телевизором, холодильником и большой двуспальной кроватью. На столике стояли коньяк, шампанское, лежали коробка конфет и большая связка бананов. Бананы были длинными и напоминали выродившиеся кабачки.
- Это кормовые, - заметила Цыплакова, непринужденно плюхаясь в кресло.
- Не понял, -сказал Носик.
- Есть бананы для людей, а есть для животных. Это для животных.
- Да? – удивился Носик.
- А ты не знал?
Носик посмотрел на банан и почему-то хихикнул. Потом наступила пауза, не напряженная, а самая настоящая пауза, ничем не заполненное пустое временное пространство.
- Ну! – сказала, наконец, Цыплакова и почему-то так грозно, что Носик как-то невольно поежился.
- Выпьем? – предложил Носик.
- Ты выпей, а я не хочу, - отказалась Цыплакова.
Носик налил себе коньяка и выпил.
- Хоть шампанского выпей… - заныл Носик.
- Не ной, - сказала Цыплакова, как строгая учительница.
- Так неинтересно, - сказал Носик.
- Очень даже интересно, - сказала Цыплакова.
Носик налил себе и шампанского, и выпил.
- Теперь раздевайся! – скомандовала Цыплакова.
- Что? – не врубился Носик.
- Раздевайся! Что тут не понятного?
- А ты?
- Я потом…
Носик, путаясь в одежде и даже стесняясь, стал послушно раздеваться. В окно бил неумолимо ясный вечерний свет западной стороны. Цыплакова смотрела на него прямо, безжалостно, не отрываясь. Вот Носик остался в одних трусах – узкий, угловатый. Бледный-бледный, чуть с синевой. Только нос отливал розовым от холода. Разделась и Цыплакова.
- Ну? – опять грозно сказала Цыплакова.
- Слушай, - сказал Носик. – Я так не смогу…
- Это еще почему?
- К-какое-то насилие, - пробормотал Носик.
- Почему бы и нет?! – телообильная Цыплакова в обтягивающем гольфике и колготках лежала на кровати, уперев руку в круто вздымающийся бок и смотрела на Носика холодно, насмешливо, вызывающе. – Может, я насильница?
В глазах Носика мелькнуло отчаяние.
- Т-ты мерзавка… - злобно прошипел Носик и быстро стал одеваться.
Забелина училась с Цыплаковыми и Носиком на одном курсе. Была она хорошенькая, просто прелесть, но невезучая до ужаса. То стипендию потеряет, то палец прищемит, то споткнется на ровном месте и порвет единственные колготки. Сигареты стреляла, тоже правда, у всех подряд. Никогда не имела своих. Замуж вышла неизвестно за кого – паренечек какой-то, не то из Сочи, не то из Симферополя. Любила его, рассказывала всем потом, до потери пульса. Девятнадцать лет! Может, просто любить хотелось? Так лучше бы табуретку полюбила или угол стола. Безпаснее. Короче, не долго думая, чуть не оттяпал у нее этот паренечек полквартиры, а когда вмешалась еще вполне вменяемая мамаша, свалил в неизвестном направлении. Потом у нее был еще кто-то, постарше, посолиднее, но тоже не Бог весть что, бедная Забелина за него чуть ли не алименты выплачивала и тоже любила страстно. И опять ее мать, будучи еще в полном уме, выгнала его из дома веником. Еще, говорили, кто-то был, вроде, какая-то тень тени, только Забелина не умела любить в пол силы, если уж полюбила, то полюбила – в Загс, все сердце, обе руки и остальное впридачу. Но и с третьим суженым у нее ничего хорошего не вышло, сам сбежал от ее пылкости (что еще ждать от тени?), так бежал, что с собой даже ничего не прихватил. А это само по себе уже неплохо.