Баснер заново ознакомил Лиз Гуд с теми фактами, обсуждая которые дежурный врач и сестры успели хорошенько перемыть ее тощие кости:
— Уровень гемоглобина у вас в крови — шесть, мисс Гуд, понимаете, шесть! Уровень здоровья — где-то от двенадцати до четырнадцати. Неудивительно, что вы ощущали сильную усталость и упали в обморок сегодня утром: по всем признакам вам полагается уже давно быть в гробу! Вы меня понимаете: в гробу!
Запихивая свои бледные конечности обратно в черные, пахнущие пачулями одежды, словно змея, влезающая в сброшенную кожу, Лиз Гуд остановилась и наградила Баснера изнуренной улыбкой, отягощенной любопытной смесью презрения и самоосуждения. Баснер был в замешательстве.
Он опять зашуршал бумагами, но не нашел там ничего, кроме результатов анализов и нескольких замечаний. В ответ на стандартные вопросы Лиз Гуд в любом случае не сообщала ничего информативного. Она отрицала наличие постоянного места жительства, лечащего врача или близких родственников. У нее не было ни профессии, ни истории болезни, ни религии. Она назвала свой возраст — двадцать восемь — и пол, но, судя по манере общения с Баснером, эти сведения удалось из нее вытрясти под страхом тюрьмы.
— Я повторяю, мисс Гуд, существует только одна возможная причина, по которой вы попали сюда с таким низким уровнем гемоглобина, и это связано с серьезной потерей крови в течение минувшей недели или около того. Только что мы с Джорджиной тщательно вас обследовали и не обнаружили никаких признаков травм или увечий. Если вам нечего рассказать, то нам будет совсем трудно решить, как с вами поступить.
— Я не сумасшедшая, — отозвалась она тихим, но твердым голосом и стала теребить свисающие концы своей пепельно-черной шкуры.
— Я и не предполагаю, что вы сумасшедшая, — ответил он в лучших традициях публичных выступлений, но его внутренняя система адресации завопила: ТЫ ПРОСТО БОЛЬНАЯ НА ВСЮ ГОЛОВУ! — Послушайте, — продолжил он. — Я не уверен насчет курса лечения, но пока отведу вам койку в палате, чтобы вы могли восстановиться после переливания крови, которое вам необходимо. Есть еще один специалист, молодой коллега из «Сент-Мангос», знаете эту больницу? — Он решил дальше прощупать ее в надежде вызвать реакцию, чтобы попытаться определить связь пациентки с реальностью.
— Большое готическое здание около Уоррен-стрит.
— Оно самое. Так вот, этот врач, доктор Шива Мукти, мне кажется, мог бы вам помочь, я бы позвал его взглянуть на вас.
Она пожала плечами, приподняв их как пару безвольных самоубийц. Ее пальцы с обгрызанными до ужаса ногтями дернули за край ворота свитера, отчего кротовья мордочка вынырнула обратно в кабинет.
— Джорджина, отведите мисс Гуд в процедурную, — обратился Баснер к медсестре, — и разыщите, украдите или попросите нужную кровь. Думаю, переливанием стоит заняться незамедлительно.
Как только пациентка покинула кабинет и заковыляла прочь в сопровождении Джорджины, поддерживающей ее за острый с голодухи локоть, как если бы это был черепок сосуда из тонкостенного фарфора, Баснер повернулся к окну. За долгое время практики он научился не обращать внимание на мучительное мычание и лай, доносившиеся из-за двери. Когда через пятнадцать минут Джорджина вернулась и сообщила, что Лиз Гуд сбежала, он только безучастно пожал плечами. Все равно, как старик попросил бы ее сделать минет, позже подумала Джорджина, сидя в кафетерии и подцепляя языком полоски рифленых чипсов. Хотя в этом что-то есть, даже интересно.
Доктор Шива Мукти, вернувшись к многочисленным сердцам и неисчислимым объятьям своего семейства, на мгновение почувствовал ясность. Если это и не сумасшествие, то — признавал он — переживание глубокого стресса. После доклада Баснера в Королевском Обществе охраны Подёнок, он понял, что потерял сон. Было такое ощущение, что жизнь уходит из него, эмоциональный «восьмой фактор», который сторожит его чувства, прекратит страшные рыдания и остановит кровотечение. Он разбудил Моана, затем Свати. Она включила ночник, дававший шестьдесят ватт неуверенной желтизны, потом общий свет, добавивший еще добрую сотню свечей. У Шивы был срыв. Моан увидел, что его папа стоит у окна спальни и кроет матом священных мартышек, наблюдая, как те карабкаются по шпалерам на заднем дворе. «Ты спас нашего бога Раму, — кричал Шива. — Почему же ты не можешь спасти меня, черт побери?».