Что же до проблем со слухом, то, собственно, тот же самый врач настаивал на вмешательстве. Однако отвратительную хреновину из пластика телесного цвета Дэрмот презирал. Он сделал глоток воды с порошком и, водворяя себя на край судна, позволил себе кислую улыбку, вспомнив слова Эвелин о его глухоте: «Если дело касается тебя, ты все прекрасно слышишь».
Ночью оба они спали и видели каждый свой сон об уходе. Дэрмоту снился его дом, который стремительно увеличивался в размерах, становясь шире, мощнее и выше. Телевизионные антенны на крыше и подъемник шахты лифта пронзали небесный покров, а широченные балконы цеплялись за деревья и кусты. С того места, где он сидел, вблизи верхушки скалы, сотворенной человеческими руками, Дэрмоту были видны дороги, ведущие в другие страны, и даже сами территории этих стран вдали. Взяв в руки богато украшенный латунный телескоп, лежавший у кресла, он с его помощью разглядывал людей, идущих по улицам далеких городов; их было так ясно видно, как будто они находятся с ним в одной комнате. Вскоре Дэрмот сделал открытие: если он замечал что-то нехорошее — чье-то неподобающее поведение, чей-то дурной поступок, — то мог положить этому конец, всего лишь сжав губы или подняв палец.
В конце концов, Карл нашел себе пристанище в глубине платяного шкафа. Сначала он было решил заночевать на полу, покрытом ковром, в сухой щели между слоями мебели, но потом отказался от этой мысли. Ведь если Кривая Кишка с подельниками ворвется сюда, то ему конец: посадят на кол посреди пустыни. Поэтому он влез в шкаф, массивный гроб из орешника и красного дерева, поваленный на бок. Улегшись там внутри и закрыв зеркальную дверцу, он испугался, что задохнется, и тогда слегка приоткрыл ее, вставив в качестве распорки одну из вешалок, скопище которых валялось в углу.
Ему с трудом удалось угнездиться среди вороха старых костюмов и пальто. В ноздри ударил гнилой запах нафталина. Карл, как был в неудобной позе, так и уснул — таблетки снотворного сделали свое дело. Они схватили его за костлявые плечи мощными цепкими пальцами и поволокли в пучину сна.
Во сне солнце садилось вновь и вновь, скрываясь за выступом берега реки, погружаясь в другую реку — расплавленной лавы. Здания в центре города проступали со всей отчетливостью, их грязные фасады сверкали. В том городе, где Карл родился, время остановилось — далекое прошлое и ближайшее будущее сошлись и породили колдовское царство: купола, замки, площади, космодромы, парки для развлечений и гуляний и открытое ристалище, на котором рыцари, закованные в космолеты, состязались, добиваясь сексуального расположения генетически модифицированных мамзелей с коническими грудями и такой же формы шляпами. Вопли, доносившиеся с места состязания, на самом деле были звуками нот, извлекаемых из недр реактивных двигателей. В царской ложе ворочался и возился Карл, то и дело ударяясь плечами о ее края в попытке укусить свои же собственные колени. Со стороны можно было услышать только приглушенные трепыханья и гулкие тяжелые улары, предсмертные муки гигантской моли.
Жильцов башни, в которой проживал Дэрмот, не устраивало отведенное им жизненное пространство. Они рассчитывали на большее. Немногословные мужчины с самодовольно надутыми губами и плоскими кепками, сдвинутыми на глаза; рукава закатаны, брюки подпоясаны толстыми кожаными ремнями. Тысячи этих мужчин сталкивали шкафы с балконов, после чего со шкафами начинали твориться всякие чудеса. Гвоздями к ним приколачивались сараи, к сараям же, в свою очередь, на клепках прицеплялись теплицы и оранжереи. Подобно зубчатым подъемным блокам, эти кратковременные конструкции парили в темном небе.
Когда забрезжило утро, в момент пробуждения, Дэрмота снова поразило, так же, как в первый раз, с точно выверенной силой, сколько же иронии было в том, что его телу, искореженному и шелушащемуся, отсыревшему и прогнившему, все же, судя по всему, удалось пережить разрушение этого взмывшего вверх утеса из стали, бетона, асбеста и камня. Ранним утром — и это был главный факт, который предстояло заново осознать после пробуждения; это было важнее, чем дышать, думать или двигаться, — Дэрмот ощущал со стороны здания что-то вроде родительского присутствия, одновременно и сурового, и мягкого, крепко обнимающего его, защищающего всей своей надежной массой, взирающего на враждебный мир сквозь сотни своих прямоугольных глазков. От здания даже исходил запах родителей — хмельной аромат исключительной близости, влекущий и в то же время отталкивающий.