Она села, разрумянившаяся, под восторженные аплодисменты.
Потом из угла вытянули упирающегося Джимми. Он встал с видом мученика, закрыл глаза и…
— выпалил он на одном дыхании и сел, отдуваясь. Его наградили более умеренными аплодисментами.
— Теперь Вильям!
— Я ничего не знаю, — сказал он.
— О, ты знаешь, — сказала миссис Браун. — Расскажи то, которое выучил в школе. Встань, дорогой, и говори отчетливо.
Вильям медленно поднялся.
— начал он, но тут же остановился, кашлянул, прочищая горло, и начал опять.
— Ну, продолжай! — раздраженно произнес его брат.
— Как я могу продолжать, если ты что-то мне говоришь, — строго сказал Вильям. — Как я могу продолжать, если ты будешь все время говорить мне продолжай?
— Шхуха Несперес по зимнему морю скользила… и я не смогу продолжать, если Этель будет хихикать. В этом стихотворении нет ничего смешного, и, если она будет хихикать, я не буду больше читать.
— Этель, дорогая! — укоризненно прошептала миссис Браун.
Этель развернула свой стул на сто восемьдесят градусов. Вильям подозрительно уставился ей в спину.
— Ну, Вильям, дорогой, — обратилась к нему миссис Браун, — начни снова, никто не будет тебя прерывать.
Он опять предварительно откашлялся.
И опять замолчал, медленно и тщательно расправил свой воротничок и убрал со лба прядь волос.
«Шкипер взял…» — тихо и благожелательно подсказала тетя Джейн.
Вильям повернулся к ней.
— Я собирался это сказать, а мне не дали, — возмутился он. — Я вспоминал. Это длинное стихотворение, и приходится иногда останавливаться и вспоминать. Я… я лучше покажу вам фокус, — вдруг выпалил он, отчаявшись преуспеть в декламации. — Я прочитал о нем в книжке. Я пойду и подготовлюсь.
Он вышел из комнаты. Мистер Браун вынул носовой платок и вытер им лоб.
— Можно узнать, — сказал он, — сколько еще будет все это длиться?
Тут возвратился Вильям с раздутыми карманами. В руке у него тоже был большой носовой платок.
— Это платок, — провозгласил он. — Если кто хочет убедиться, можете его потрогать. Теперь мне нужен шиллинг. — Он выжидательно всех оглядел, но никто не пошевелился. — Сойдет и пенни, — сказал он с легким презрением.
Роберт кинул ему монету.
— Значит так, я кладу пенни в платок. Вы видите, как я это делаю, да? Если кто хочет подойти и убедиться, что пенни в платке — пожалуйста. Так. — Он повернулся ко всем спиной и что-то вынул из кармана. После нескольких телодвижений он повернулся опять лицом к присутствующим, зажав платок в руке. — Теперь посмотрите внимательно, — он подошел к ним ближе, — и вы увидите, что шил… то есть пенни, — он опять с презрением глянул на Роберта, — превратился в яйцо. В настоящее яйцо. Если кто думает, что оно не настоящее…
Но яйцо было настоящим. Оно подтвердило заявление Вильяма звучным «крэ-э-к» и вытекло частично на ковер, а частично на черную шелковую юбку тети Евангелины. Посыпался град упреков.
— Сначала какое-то жуткое насекомое, — чуть не плакала тетя Евангелина, — а теперь эта мазня… Хорошо, что я здесь не живу. Одного дня в год вполне достаточно… Мои нервы!..
— Ах-ах-ах! — вздыхала тетя Джейн.
— Додумался, взять для этого сырое яйцо, — вставила Этель.
Вильям даже побледнел от возмущения.
— Я же сделал все, как сказано в книжке. Смотри. Здесь говорится: «Возьмите яйцо, спрячьте его в карман». Я взял яйцо и спрятал в карман. Получается, — с горечью произнес он, — получается, эту книжку надо назвать не «Чем может заняться мальчик», а «Чем нельзя заниматься мальчику».
Мистер Браун медленно поднялся с кресла.
— Тут ты, пожалуй, прав, сын мой. Благодарю, — сказал он с подчеркнутой вежливостью, забирая у Вильяма книжку и направляясь к небольшому встроенному в стену книжному шкафу. Там покоились духовое ружье, горн, рогатка и губная гармошка. Когда отец открыл шкаф, чтобы положить туда и книжку, мимолетное видение конфискованных сокровищ добавило горечи в душу Вильяма.