— Что ты сегодня делаешь, Этель? — спросила миссис Браун.
— Иду танцевать в Гранд Отель в Хедли с подполковником Гловером, — ответила Этель «выпендрежным», как считал Вильям, тоном. — В этот барак с ужасным полом, но больше здесь пойти некуда.
— Неуже-е-ели? — передразнил ее Вильям, манерно поднося ко рту вилку с капустой.
— Помолчи, Вильям, — сказала миссис Браун.
— Заткнись, — сказала Этель.
Тут-то и появилась у Вильяма идея, да такая замечательная, что он даже чуть не подавился капустой. Он убьет сразу двух зайцев. Он поквитается с Этель и одновременно найдет применение схеме, которую так ловко похитил. Он сунет «гадкую» схему воробьиного желудка в сумку Этель, а когда она будет нить чай с подполковником Гловером в Гранд Отеле и разговаривать своим выпендрежным голосом, и откроет сумку, чтобы припудрить нос, и найдет ее там, то придет в бешенство. И ничего, даже если она разорвет эту схему. «Птичнику» не составит груда начертить другую…
— Какой же отвратительный здесь пол, — протянул подполковник Гловер, вставляя монокль.
— Совершенно отвратительный, — томно согласилась Этель, откидываясь на спинку стула и со всевозможным изяществом делая маленький глоток чая.
— Но интересно наблюдать за здешней публикой.
— Ужасно интересно, — сказала Этель, стараясь как можно меньше походить на «здешнюю».
— Ужасный дансинг, не так ли?
— Ужасный, — сказала Этель с видом отстраненного отвращения.
— И публика ужасная.
— Ужасная, — согласилась Этель с пресыщенным видом.
— Потанцуем еще, или вы устали?
— О нет, — сказала Этель, пытаясь балансировать между готовностью танцевать еще и надменным отношением ко всему окружению.
— Очень забавны эти маленькие здешние развлечения.
— Очень, — сказала Этель.
Тут она почувствовала, что от горячего чая в нагретом помещении ее прелестный, алебастровой белизны носик покраснел, и открыла сумку, чтобы достать пудреницу.
— Что это такое? — удивилась она, разворачивая бумагу, вспыхнула и поспешно опять ее сложила. Этот противный мальчишка положил отвратительную картинку в ее сумку! Она все расскажет отцу, как только он вернется вечером домой… Но ее спутник тоже увидел рисунок. Монокль выпал у него из глаза, и лицо, несмотря на загар, побледнело.
— Позвольте взглянуть, — сказал он.
— Не позволю, — с горячностью ответила Этель. — Тут не на что смотреть. Не знаю, как она попала в мою сумку.
Подполковник смотрел на нее с ужасом.
— Дайте мне это, — опять сказал он.
— Не дам, — сердито сказала Этель, заталкивая бумажку обратно в сумочку.
Отбросив всякую галантность, он выхватил у нее сумку, открыл и достал бумажку.
— Если вам непременно надо знать, — сказала Этель с чувством оскорбленного достоинства, — так это — схема воробьиного желудка. Я… — она не захотела обнаружить перед подполковником Гловером, что Вильям дурачит ее, — меня интересуют птичьи желудки…
Выражение ужаса не сходило с лица подполковника Гловера.
— Так это ваше? — спросил он.
— Конечно, — сказала Этель, — и не могу понять, почему вы так странно себя ведете.
— Кто это начертил?
— Вообще-то, — сказала Этель, — мой младший брат. Он… тоже интересуется птичьими желудками.
— Думаете, я поверю, что ребенок способен такое начертить?
— Можете не верить, — сказала Этель. — Со мной никто никогда не обращался так грубо, и я никогда никуда с вами больше не пойду.
— Похоже, что так, — мрачно сказал подполковник.
И, совсем уж распрощавшись с галантностью, он взял ее под локоть и решительно повел к двери. В мгновение ока она очутилась в машине, мчащейся на бешеной скорости.
— Просто смешно, — взвинченным голосом говорила она, — что такой джентльмен, как вы, устраивает скандал по ничтожному поводу, из-за рисунка воробьиного желудка. Мне и самой не понравился рисунок, я сказала Вильяму, что это отвратительно. Я не знала, что он сунул мне его в сумку. Но вести себя так из-за…
Они подъехали к дому. В зловещем молчании подполковник открыл входную дверь, Этель следовала за ним. Вильям был в холле и натягивал пальто. Подполковник, все еще бледный и решительный, предъявил ему чертеж.