И д'Адзельо пересказывает из этой хроники несколько эпизодов, мало "благородных" и ничуть не достоверных.
Но сторонники "достоинства истории" воскликнут: "Можно ли вводить подобные басни в сочинения которые должны передать потомству как можно более точные и достоверные сведения о событиях?" Д'Адзельо вступает в спор с этими представителями старой, классической школы. Все эти басни "помогают понять, каковы были люди, их идеи, их обычая добродетели, пороки, стремления в те или иные эпохи, о которых мы внаем только то, что позволяет рассказать достоинство истории, а именно: дела императоров и императриц, королей и королев, пап, князей и вельмож, которых историки проводят по сцене в торжественных мантиях и коронах, не соблаговолив сообщить вам о том, как жили я что думали их подчиненные о них, о государстве, словом - о человечестве. Часто приходится изумляться перед лицом необъяснимых исторических переворотов, побед, поражений, славы и падений, между тем как движущая сила и причины всего этого лежат как раз в тех социальных слоях, которые достоинство истории считало ниже своего внимания. Долгое время история была историей правителей; пора уже ей стать историей всех; в этом отчасти и заключается смысл современного историографического движения".
Следовательно, в недостоверных и явно фантастических рассказах старых хроник обнаруживаются причины событий, мысли и чувства безымянных масс, создававших эти события, - правда более глубокая, чем точный перечень поступков королей и пустых внешних фактов. Это научное оправдание вымысла, который объясняет то, что непонятно истории. Вместе с тем это оправдание исторического романа с его особым, синтетическим изображением прошлого. Никто не знает, кто были рыцари, называвшиеся Фьерамоской, или Фанфуллой, или Клаудио д'Алети, и список имен, участвовавших в знаменитом поединке, ничего не расскажет об этом событии. Но роман развернет перед нами такую интенсивную картину XVI века, с такой очевидностью изобразит человеческие судьбы, чувства и характеры, что эпоха восстанет с ошеломляющей правдивостью, и никакие ссылки на недостоверность не смогут ее опровергнуть.
Приняв эту точку зрения, д'Адзельо начал разрабатывать свой сюжет и героев, пользуясь опытом своих предшественников и вместе с тем внося в свой роман нечто новое, выходящее за рамки привычных традиций.
6
Таинственный Фьерамоска, первый в списке рыцарей у Гвиччардини, был разработан с наибольшей тщательностью. Он оказался одновременно и политическим героем, и носителем любовной интриги. То, что у Вальтера Скотта ради исторической точности было разделено, у д'Адзельо вновь соединилось.
Сюжет благоприятствовал этому. О Фьерамоске в истории не было известно ничего, кроме имени, происхождения и участия его в турнире. Будучи историческим персонажем, он оставался загадкой, которую романист мог разрешать как ему угодно. Участника бол можно было представить себе достаточно молодым для того, чтобы, согласно традиции, поручить ему роль любовника. Сделав это, д'Адзельо обошел трудность, стоявшую перед каждым историческим романистом. Деление персонажей на исторических и вымышленных часто вызывало то, что критики называли "раздвоением интереса". Исторические персоны иногда были столь значительны, что интересовали читателя почти так же, как носители любовной интриги, и эти два интереса, рассредоточивая внимание читателя, вредили.
Д'Адзельо отчасти разрешил задачу тем, что сделал своего героя одновременно и политическим деятелем и любовником. И все же оставалось противоречие между любовной интригой романа и политическими событиями. Судьба несчастной героини не менее интересна, чем исход турнира, и читатель досадует, когда ему приходится отрываться от одной линии Действия и переносить внимание на другую.
Уже к середине 1820-х годов во Франции идеальные герои, которые были в каждом чувствительном Романе предшествующего периода, стали казаться неправдоподобными и бессодержательными.
От них почти отказался и Вальтер Скотт, и разве только безупречный юный рыцарь Айвенго напоминал старую традицию. В Италии дело обстояло иначе.
Если у Вальтера Скотта и во французских исторических романах двадцатых годов герой должен был разрешать трудную нравственную проблему и почти неизбежно попадал в двусмысленное положение, то для итальянской литературы такой герой был противопоказан. Казалось нецелесообразным ставить его перед какой-нибудь нравственной проблемой, ослаблять или раздваивать его волю, затруднять выбор решения. Вопрос был совершенно ясен: Италия должна быть освобождена от "варваров", от местных тиранов, от власти пап. Если бы герой заколебался в выборе пути или усомнился в нравственной законности своего труда, он вызвал бы к себе ненависть и отвращение и его сомнения показались бы чем-то вроде измены.
Чтобы вызвать нужный эффект он должен быть идеальным героем, готовым на любой подвиг и любую жертву. Читатели обоих полов в всех возрастов должны им восхищаться, чтобы признать его образцом для подражания. Он должен быть и внешне привлекателен - молод, красив и влюблен. Конструируя этот идеал юного борца за родину, д'Адзельо думал не столько о себе, как утверждали некоторые критики, сколько об исторических задачах, стоявших перед его поколением.
Мандзони в своем романе не изобразил ни одного такого персонажа, так как путь освобождения видел в другом. Его зять при всем почтении к нему, создал прямо противоположного героя. Падре Кристофоро, аскета и проповедника непротивления, заменил могучий и влюбленный воин.
Его возлюбленная - жертва людей и обстоятельств. Героини Вальтера Скотта и Мандзони - невинные девушки, которые больше всего берегут свою честь, чтобы подарить ее избраннику сердца. В конце романа, дождавшись благополучного конца испытаний, они счастливо вступают в брак, незапятнанные и ни в чем не заподозренные.
У д'Адзельо все наоборот. Героиня, влюбленная в Фьерамоску, должна выйти замуж по повелению умирающего отца, чтобы найти защиту от буйства солдатни, посреди штурмов, сражений и насилий. Ее муж-итальянец, поступивший на службу к французам. После брака ее преследует величайший злодей эпохи Чезаре Борджа. Ее усыпляет врач, ее кладут в гроб с тем, чтобы похитить для Чезаре. Она спасается чудом, вновь попадает в руки своего преследователя и умирает обесчещенная, уверенная в том, что ее возлюбленный изменил ей. Чаша страданий испита до конца. Это итальянская женщина, отданная на растерзание предателям и тиранам.