— Посчитаемся, наконец!
Двое других стояли у входа, нагло ухмыляясь.
Виталий производил впечатление человека, прощающегося с жизнью, ужас его был настолько велик, что он, смирившись со своей участью, не искал защиты у Сабира. И тут всех удивил запуганный, тщедушный библиотекарь. Он закричал тонким, пронзительным голосом:
— Остановитесь! Что же вы делаете? Неужели колония вас ничему не научила? Сжальтесь над ним!
Вряд ли «Вертун» намерен был убить Виталия, нет, ему доставляло удовольствие, балансируя на грани, взвинчивая себя и окружающих, издеваться над своей жертвой. Этими своими сценками и был страшен отъявленный подонок, утративший все человеческое, без чего нельзя даже в колонии, в тюрьме. Вихляющей походкой он приблизился к Виталию, выставив растопыренную пятерню левой руки и занося правую с ножом.
Безудержная ярость охватила Сабира, он настиг «Вертуна», схватив за плечо, развернул к себе и, не говоря ни слова, нанес страшный по силе удар в грудь. «Вертун» перелетел через два стола, дернулся и затих, а Сабир, схватив за грудки двух блатных, ожесточенно бил их спинами об стену до тех пор, пока оба не перестали сопротивляться.
Тем временем «Вертун» пришел в себя, медленно поднялся на четвереньки, из носа тонкой струйкой шла кровь, в его маленьких глазах не было ничего, кроме тоскливой злобы, растерянности. Ноги не держали, и подошедший библиотекарь взгромоздил его на стул.
Подавив желание еще раз стукнуть «Вертуна», Сабир вышел из библиотеки, закурил. Рядом молча стоял Виталий.
— За что он тебя?
— Деньги требовал, а у меня нет.
— Ничего, больше не сунется.
Троица не заставила себя ждать, вид у них был неважный. Уже удалившись на приличное расстояние, «Вертун» обернулся:
— За мной должок, земляк, посчитаемся.
Сабир не ответил, ни один мускул не дрогнул на лице, им вдруг овладело полное равнодушие ко всему происходящему. Аналогичное состояние, продолжавшееся практически в период всего следствия, он испытывал после ареста. Вину свою он не отрицал, действительно, в драке на дискотеке участвовал, но не был ее инициатором, а вступился за соседа по общежитию. В конечном итоге все оказалось против него. Если вначале он пытался вникнуть в детали следствия, то потом плюнул, разуверившись в возможности доказать истину, и молча подписывал бумаги, составляемые следователем. Молоденькая женщина-адвокат от всей души хотела помочь ему, но все ее попытки докопаться до истины натыкались на его молчание.
В драке двоим парням досталось здорово, рука у Сабира тяжелая. Дали ему пять лет строгого режима.
Так неожиданно рухнули все планы на будущее — скопить деньги и построить родителям новый дом. Отец Сабира когда-то был водителем, но попал в аварию, потерял обе ноги. Мать работала в колхозе, младшие брат и сестра учились в школе. Мысль подзаработать где-то в Сибири пришла ему в армии. Хотелось заодно и мир посмотреть, испытать себя. Родители не возражали.
— Езжай, сынок, года на три, не больше, — сказал отец. — Заработаешь деньги, обзаведешься семьей, поможешь брату с сестрой на ноги встать.
Устроился Сабир быстро, приняли его рабочим в геологоразведочную экспедицию. Ходили по тайге, искали нефть. Ребята подобрались компанейские, жили дружно и зарабатывали неплохо. За три года можно было отложить приличную сумму, но судьба распорядилась по-своему.
В тот и последующие вечера Сабир не раз чувствовал холодок страха, от блатных можно было ожидать всего, но беда обошла стороной, к тому же ребята из бригады не отходили ни на минуту. Слух о драке расползся по всей колонии. К нему внимательно присматривались, старались ладить.
Он еще больше ушел в себя, спасала работа, выполнял по два-три сменных задания за день.
С администрацией у Сабира тоже не возникало проблем, хотя несколько срывов допустил.
Начальник отдела капитан Карпенко относился к нему с явной симпатией, воспитательными беседами не надоедал, в душу не лез. Капитана уважали за справедливость и простоту. Он не боялся, оставив начальственный тон в беседах, спорить с осужденными за жизнь, и если в какой-то сфере был не силен, никогда не стеснялся признать этого.
...Раздался звонок, и секция ожила. Знакомый шум, суета, уборка помещений.
После завтрака Сабира вызвали к Карпенко. Капитан обнял его, крепко пожал руку.
— Настал твой день, Сабир, будь счастлив. Мой тебе совет, приедешь домой, присмотрись к хорошей девушке и женись. Появится желание — черкни мне письмо. Будут трудные дни, особенно вначале. Будь добр к тем, кто проявляет милосердие. Пойдем, провожу тебя.
Выйдя за КПП, Сабир отошел на сотню шагов, остановился, оглянулся.
За этим мрачным серым забором с часовыми на вышках прошла какая-то часть его жизни. Мимо проходили машины, торопились по своим делам люди. Отсюда трудно представить себе, в какой тугой, взаимосвязанный узел скреплены там судьбы самых разных людей — от просто невезучих до самых отъявленных негодяев.
Карпенко смотрел ему вслед. Они помахали друг другу, и Сабир прибавил шагу, размышляя над словами Карпенко: «...У тебя будут трудные дни, особенно вначале».
Домой он добрался без приключений, в поезде в разговоры по возможности не вступал, отсыпался. В селение приехал утром на попутной машине.
Сердце забилось учащенно при виде старого родительского дома. Он не предупредил о приезде. Другое дело, возвращался бы с радостными, добрыми новостями, было б чем гордиться, а у него — освобождение из мест лишения свободы. Лишь прошмыгнуть незаметно, не привлекать внимания и, опустив голову, начать жизнь заново.
Мать, увидев его, залилась слезами, повзрослевшая сестра глядела с любопытством, для нее брат — он знал из писем — служил в армии.
— А где папа? — спросил Сабир, обняв по очереди сестру и мать и осекся, увидев на обычном месте пустую инвалидную коляску.
— Мы не написали, сынок, прости, но там тебе и так было тяжело.
— Когда это случилось?
— В позапрошлом году. Помнишь, я собиралась приехать, уже и билет заказали. Я написала твоему Карпенко письмо, вот его ответ.
Сабир раскрыл сложенный вчетверо листок, прочитал письмо. Карпенко, Карпенко... Он советовал матери не огорчать сына, тем более, что помочь пока тот ничем не может. Капитан хвалил Сабира, успокаивал мать, желал ей и всей семье крепкого здоровья.
Сабир припомнил, как капитан вызывал его к себе несколько раз, беседовали по душам, он просил, именно просил его чаще писать домой.
Первые несколько дней Сабир не выходил со двора, занимался хозяйством, давно требовавшим мужской руки.
В колхозе строили животноводческий комплекс, не хватало рабочих рук, и председатель предложил ему пойти на стройку. Вскоре он приступил к работе. Истосковавшись по домашней работе, затеял ремонт, перекрыл крышу, оштукатурил стены, и дом на глазах преобразился. Мать старалась угадать каждое его желание, она никак не могла преодолеть чувство вины перед сыном за то, что ни разу не приехала на свидание. Сестра избегала оставаться с ним наедине, на вопросы отвечала односложно. Оживленно беседуя с матерью, она при его появлении замолкала и под благовидным предлогом уходила из комнаты. Нельзя было до бесконечности делать вид, что не замечаешь этого, и однажды он прямо спросил ее:
— В чем дело, сестренка, живем под одной крышей, а будто чужие?
Она промолчала. Сабир взял ее за плечи и повернул к себе.
— Почему ты так относишься к старшему брату? Я никогда тебя не обижал.
Слезы навернулись на глаза девушки.
— Отпусти меня! Я отношусь так, как ты заслуживаешь. Как я могу тебя уважать, если ты, здоровый, сильный парень, бросил отца-инвалида с матерью, двумя детьми и уехал устраивать свою жизнь? Откуда я знаю, что у тебя сейчас на уме?
В комнату вошла мать. Она поняла, что между братом и сестрой произошел неприятный разговор, но не стала вмешиваться, справедливо рассудив, что время само расставит все на свои места.