Силы оставляли Асира. Неимоверным усилием воли он заставлял себя держаться, но глаза закрывались сами собой. Преступник выжидал, видя, как борется с самим собой сержант.
— Сдыхай быстрее, — процедил он сквозь зубы, злорадно ухмыляясь.
У него не оставалось сомнений в том, что сержант уже не жилец.
А сержант, сделав попытку привстать, вдруг беспомощно опрокинулся на спину. Преступник метнулся к нему, чтобы завладеть пистолетом, но не успел. Громыхнул выстрел, рядом просвистела пуля.
— Не двигайся!
Невысокий, худенький милиционер приближался легкими, стремительными прыжками, словно стелясь над крышей. Парень все-таки наклонился, рванул пистолет из рук лежавшего у его ног сержанта, но не смог разжать пальцы, намертво прихватившие рукоятку. Подоспевший милиционер неуловимым приемом перебросил его через себя и уложил лицом вниз.
* * *
После операции Раджабову предстояло проваляться в госпитале не менее месяца. Он потерял много крови и очень ослаб. Его крепкие мускулистые руки с трудом удерживали стакан с чаем. Ежедневно приходили навещать сослуживцы. Айдын просиживал рядом все свободное время. Он очень переживал за товарища и не уставал благодарить судьбу за то, что подоспел вовремя.
В тот день, сдав задержанного им преступника подъехавшему автопатрулю, он сразу бросился на помощь Асиру. Не обнаружив его нигде, встревожился и метался по дворам в надежде услышать милицейский свисток или голос товарища, шум схватки. Он не сомневался, что они где-то поблизости. Прохожие на его расспросы только пожимали плечами. Выстрел на крыше прозвучал в тот момент, когда Айдын стал терять уверенность в правильности своих предположений. Наверх он взбежал на одном дыхании. Зная уравновешенный характер Асира, его выдержку, физическую подготовку, он понимал, что тот может применить оружие только в самом крайнем случае, когда положение его будет безвыходным. И услышав выстрел, ощутил дыхание беды. И не ошибся.
Айдын ежедневно носил Асиру домашний обед, ухаживал за ним, как заправская сиделка. От него не ускользнуло, что уравновешенного, даже флегматичного друга мучает не только рана, но и какие-то горькие мысли, но никак не мог понять, в чем дело. Причина вскоре выяснилась.
— Интересно, — обратился к нему Асир неестественно робким голосом, — как зовут этого мальчугана из детского дома?
— Не знаю, выйдешь из госпиталя и спросишь, — удивился вопросу Айдын.
Уже дома он спохватился, что Асир не зря спрашивал о мальчике. И на следующее утро специально зашел в детский дом расспросить о нем воспитателей.
Дети во дворе обрадовались, увидев своего старого знакомого. Он впервые пришел сюда с пустыми руками и испытывал неловкость, не зная, с чего начать. Пока он собирался с мыслями, его опередила воспитательница:
— Где ваш товарищ, высокий, плечистый, приходил с вами на субботник?
Айдын ответил шутливо:
— У нас в РОВД все, кроме меня, высокие и плечистые. Кого вы имеете в виду?
— Мне не до шуток, — женщина досадливо наморщила лоб и всплеснула руками, — я вполне серьезно. Молчаливый такой, слова из него не вытянешь, плотничал все.
— О, такой у нас один. Его зовут Асир. А в чем дело?
— Уговорите его зайти хоть на минутку, пусть покажется, успокоит, что жив и здоров.
Айдына удивил такой оборот.
— Но откуда вы знаете, что он ранен? Кстати, сейчас он чувствует себя намного лучше, опасность миновала.
У воспитательницы округлились глаза.
— Вы говорите, опасность миновала? Значит, он был тяжело ранен и Алик плакал не случайно? Вот видите, значит, есть какие-то независимые от нас силы и ребенку что-то передалось. — Женщина разволновалась не на шутку. — Представляете, я захожу днем в спальную комнату, он не спит, ручками сжимает молоток и тихо так говорит: «Моего друга, наверное, убили, поэтому он не приходит ко мне».
Она бы еще долго ахала по этому поводу, но Ахвердиев мягко перебил ее:
— Который из них? — спросил он, глядя в сторону ребят.
Она повернулась в противоположную сторону двора, указала рукой:
— Вон он, сидит под тутовником со своим молотком. Сердце кровью обливается, когда вижу, как он страдает.
Айдын раздумывал недолго. Посвятив в свой план воспитательницу и получив полную поддержку, зашел к директору детского дома.
...Асир спал, и они зашли в палату, тихонько ступая на носках. Вглядевшись в мертвенно-бледное лицо Раджабова е запавшими скулами и темными кругами под глазами, малыш всхлипнул. Асир мгновенно проснулся, приподнял голову, и лицо его дрогнуло. Не обращая внимания на замершего посередине комнаты Айдына, он неотрывно, с нежностью смотрел на малыша, а потом, обняв его за худенькие плечи, привлек к себе.
Айдын тихо повернулся и вышел из палаты.
Этюд для уголовного розыска
До прихода гостей оставалось еще много времени, и Валех нетерпеливо поглядывал на часы. Ему предстояло сыграть роль дальнего родственника хозяина квартиры профессора Заманова, знакомство с которым произошло при довольно неприятных для последнего обстоятельствах. Сегодня утром архитектор обнаружил исчезновение из своей коллекции нескольких кляссеров с редкими марками, стоимость которых он даже затруднялся назвать, она наверняка составляла несколько десятков тысяч рублей. Старый филателист был до того обескуражен, что никак не мог сосредоточиться и точно ответить на вопросы.
Небольшого роста, худенький, подвижный, он мерил комнату быстрыми шагами, беспомощно разводил руками, неустанно повторяя, что вчера вечером они были на месте. Проводив гостей, он перед сном по многолетней уже привычке работал с коллекцией, каких-либо изменений не заметил, альбомы лежали в обычном порядке.
Валех не перебивал старика, давая ему выговориться. Это была одна из его основных заповедей. Человек должен успокоиться, так как в подобных ситуациях он чувствует острую необходимость выплеснуть эмоции, выразить свое негодование. Обращаясь со своей бедой, он ждет участия, а это — прежде всего внимание. В райотделе, куда пришел Заманов, разговор у них не получился, профессор был слишком взволнован, поэтому Валех решил пойти к нему домой, выяснить на месте, что же все-таки произошло. И подробнее расспросить о гостях.
Осмотр ничего существенного не дал, вызванная им следственно-оперативная группа также уехала ни с чем. В вещах никто не рылся, все находилось на местах, следов пальцев рук, даже хозяина, годных для идентификации, не обнаружили. Это выглядело странным, но Заманов внес ясность, вспомнив, что именно по субботам к нему приходит делать влажную уборку соседка, на протяжении многих лет дружившая с его покойной женой.
— Что же вы сразу не сказали? — не выдержал Валех. — Значит, у нее есть ключ, его могли похитить?
— Нет, она приходит обычно часов в восемь, когда я дома, и в течение часа занимается уборкой.
— А где находились вы на этот раз?
— Отремонтировал утюг, курил на балконе. Я стараюсь не мешать ей. Тогда и она быстрей управляется.
Он помолчал, пристально всматриваясь в лицо собеседника.
— Только, пожалуйста, ее ни о чем не спрашивайте. Это порядочнейший человек. Лучше пусть пропадут мои марки, чем мы оскорбим ее подозрением. Это моя просьба и одновременно требование, — заключил он, взмахнув рукой.
Жест этот предполагался резким и решительным, но получился неловким, и Заманов это почувствовал.
Следов кражи или даже присутствия посторонних в квартире профессора не обнаружено, но марки исчезли. Как это произошло? Ему предстояло теперь найти ответ. На вопросы о гостях профессор отреагировал столь же эмоционально, как и на предыдущий о соседке.
— Порядочнейшие люди! Их прошу не вмешивать. Они у меня постоянные гости, можно сказать, члены семьи.
По опыту Валех знал, что атаки в лоб не дают результата. Заманов обидится, если он в дальнейшем проявит интерес к соседке или к его гостям. Надо было его как-то отвлечь и исподволь завести разговор, с тем чтобы получить хоть какую-то информацию об окружении профессора. То, что среди них есть почитатели шахмат, он не сомневался: на журнальном столике стояли шахматные часы и доска с расставленными в сложной позиции фигурами.