Тишину разбил бой часов. Один удар, второй, третий, четвертый, пятый и, наконец, шестой. Долгое эхо.
Деревянными шагами я подошел к столу, взял конверт и судорожным движением распечатал его. Из него выскользнул небольшой листок и упал на ковер. Я нагнулся за ним, развернул и прочитал:
ХИМЕРЕ – ХИМЕРЬЯ СМЕРТЬ
Гибель химеры произошла.
Она любила высоту
И синее небо.
Я ненавижу химер
С раннего детства,
А синее небо люблю гораздо больше, чем
Химер
Она заслонила небо
Своими
уродливыми
формами,
Не идущими ни в какое сравнение
С моими. Я или она?
Вопрос. Но тут взошла Луна
И осветила все она
Своим сиянием оттуда,
Где птицы
Летают.
Произведя замысловатые расчеты
При помощи имеющихся у меня
Математических
таблиц,
Я вычислил необходимую силу
И, ловко приложив ее,
Скинул чудище вниз.
Гибель химеры произошла.
Хлоп!
Под этим неподражаемым произведением стоял размашистый автограф Холмса…
И тут – хлоп! – хлопнула входная дверь, и в комнату, Запыхавшийся и мокрый, вбежал Холмс. Увидев в моей руке верлибр, он просиял.
– Ну как, Уотсон? Я вижу, вы потрясены! Не надо ничего говорить – все написано на вашем лице! Досадно, что я немного опоздал и не смог видеть, как вы наслаждаетесь моим шедевром! А я так спешил!
– Могли бы и не спешить, – ошарашено пробормотал я, сообразив, наконец, что к чему.
– Нет, я должен был спешить, – перебил меня Холмс, – Собирайтесь, Уотсон, вы и так уже засиделись дома. Нам надо ехать.
– Надеюсь, не за пузырьками? – с испугом спросил я.
– Если бы, – мечтательно вздохнул Холмс. – Не забудьте взять зонт – на улице дождь.
Около подъезда стояла телега, на которой покоилась солидных размеров бочка. В телегу была впряжена тщедушная лошадка, с опаской косившаяся на громаду за своей спиной.
– Что это, Холмс? – спросил я, раскрывая зонт – дождь лил, как из ведра.
– Это лошадь, – сострил Холмс. – Забирайтесь наверх.
– На лошадь?
– На бочку, Уотсон! Какой вы, право, бестолковый. Да лезьте же, наконец!
Я решил не задавать больше вопросов – все равно Холмс настаивает на своем – и, взяв зонт в зубы, полез на бочку. Она была мокрая и скользкая от дождя. Спереди, с вожжами в руках, взгромоздился Холмс. Он, как заправский извозчик, чмокнул губами, и наш странный экипаж тронулся с места.
Некоторое время я полулежал, обхватив бока бочки руками и ногами. Внутри нее что-то булькало и переливалось. Каждый ухаб, на котором подпрыгивала наша телега, выводил меня из равновесия. Зонт я выронил сразу – еще на Бейкер-стрит. Вскоре, однако, я немного приспособился к подобному способу передвижения и сел. Холмсу же езда не причиняла неудобств – он устроился впереди меня, свесив ноги вниз и, не обращая внимания на дождь и удивленные взгляды редких прохожих, мурлыкал себе под нос какую-то песенку.
– Далеко еще? – крикнул я.
– К утру доедем! – ответил Холмс и захохотал. – Это шутка. Вот мы и на месте. Отель «Нортумберленд».
– Это похоже на отель, как корова на дирижабль, – с сомнением сказал я. – Мне не раз приходилось бывать в отелях. А это… Или вы опять острите?
– Уотсон! Мы просто подъехали со двора – парадный вход с другой стороны. – И Холмс соскочил вниз, прямо в лужу, окатив меня грязью с ног до головы.
– Веселей, Уотсон! Сейчас мне понадобится ваша помощь! Слезайте.
Я с трудом слез вниз и несколько раз обошел вокруг телеги, разминая затекшие ноги. Меня чрезвычайно радовало, что кроме нас на заднем дворе никого не было – я чувствовал, что с минуты на минуту Холмс выкинет очередной номер.
– Уотсон! – позвал меня Холмс. – Видите затычку в бочке? Сейчас я поднимусь на крышу и скину вам шланг. Вы должны будете выбить затычку и вставить шланг в отверстие. Ясно? – И Холмс, не дожидаясь моего ответа, скрылся за маленькой дверью около мусорных баков.
Через пять минут великий сыщик свесил голову с крыши и, сбросив вниз свернутый в клубок шланг, заорал:
– Держите! Поймав свисающий конец шланга, я подошел к бочке и вышиб из нее затычку. Из отверстия ударила струя воды. Я еле-еле впихнул в него шланг и с надеждой посмотрел вверх.
– Отлично, Уотсон! А теперь я продемонстрирую вам одно интересное явление! Сейчас я создам разряжение на моем конце шланга и атмосферное давление погонит воду вверх! – с этими словами Холмс сунул шланг в рот и исчез за скатом крыши.
Послышалось странное хлюпанье, шланг сплющился и вновь принял прежнюю форму. Я понял, что Холмс пытается всосать воду, но, как видно, безуспешно:
– Ну как? – крикнул я.
– Сойдите со шланга, Уотсон! – донеслось сверху.
– Я вовсе не стою на нем! – ответил я, незаметно сойдя со шланга.
С крыши опять свесилась голова Холмса. Убедившись, что я говорю правду, Холмс исчез и через некоторое время вновь появился во дворе.
– Неудача, – сказал он, тяжело дыша. – Я не учел гидравлического сопротивления шланга. Оно оказалось слишком велико. А может быть, упало давление, – Холмс посмотрел вверх. – Антиц-ц-циклон, – добавил он с чувством.
– Что же будем делать? – поинтересовался я.
– А вот что, – сказал Холмс – Я сброшу веревку, вы ее привяжете к бочке, вот к этим проушинам. Потом крикнете мне, и я втяну ее на крышу.
Мои приготовления заняли сравнительно немного времени. Не прошло и получаса, как я крикнул Холмсу: «Тяните!» и стал с интересом наблюдать за тем, как груз медленно поднимается вверх.
Я многое отдал бы за то, чтобы увидеть лицо великого сыщика в тот момент, когда вместо ожидаемой бочки он получил лошадь: с оглоблями, хомутом и даже вожжами. Прошло долгих десять минут с тех пор, как благородное животное, смиренно поджав ноги, благополучно достигло крыши, а Холмс все еще не подавал признаков жизни. Наконец, его голова вновь показалась на фоне серого неба и мрачным тоном осведомилась:
– Что это, Уотсон?
– Это лошадь, – сказал я, невинно глядя вверх.
– Нет, я вас спрашиваю, что это значит?
– Это шутка. Это я так шучу, – добавил я.
– Прекратите ваши идиотские шутки, Уотсон! Мне нужна бочка, ясно вам?
– Было бы из-за чего переживать! Бросайте веревку и получайте свою бочку.
На этот раз Холмс приступил к делу лишь после того, как убедился, что веревка привязана куда следует. Веревка натянулась, бочка дрогнула, и в этот момент мне показалось, что узел вот-вот развяжется.
– Погодите, Холмс! – заорал я, хватаясь за веревку. – Не тяните!
Последовал мощный рывок, и земля ушла у меня из-под ног. Потеряв опору, я со всего размаху ударился вместе с бочкой о стену и завертелся, как рыба на крючке. Холмс, не услышавший моего призыва, продолжал с неиссякаемой энергией тащить бочку. Обмирая от ужаса, я попытался кричать еще раз, но Холмс ничего не слышал.
– Химеры… – доносилось до меня. – …Имеющихся у меня математических таблиц… Произошла… Эх, ухнем! Ух. Ух.
Вцепившись обеими руками в веревку, я с тоской наблюдал, как телега внизу становится все меньше и меньше, а я с каждым рывком ухающего Холмса поднимаюсь все выше и выше. Еще несколько рывков и…
– Уотсон? Какого черта?! Да отпустите же, наконец, бочку! Нашли себе занятие!
Холмс, мокрый, красный от напряжения, изо всех сил тащил на себя натянутую, как страна веревку. Рядом, меж печных труб, бродила лошадь, издавая временами жалобное ржание.
– Уотсон! – пропыхтел Холмс. – Нечего глазеть по сторонам! Влезайте на крышу и помогите мне!
Я осторожно переполз на крышу. Вдвоем с Холмсом мы выволокли эту треклятую бочку и присели отдохнуть.