– Первое упоминание о призраке замка Блэквудов, – вступил мистер Грегори, – датируется тысяча триста восемьдесят четвертым годом. Он появился в замке после таинственной смерти старшего сына барона Кристиана Блэквуда, который был найден с искаженным от ужаса лицом и разорванным горлом рядом с гигантской мышеловкой собственной конструкции, поставленной им на крысу-оборотня, обитавшую по преданию в мрачных подземельях нашего замка.
Дэниел, напряженно внимавший рассказу брата, вздрогнул и покосился куда-то в темноту, за спину Холмса.
– Слуги, – продолжал Грегори, – напуганные появлением призрака, в ужасе бежали из замка. Все оставшиеся, включая барона и его супругу, погибли. Их конец был поистине ужасен: барон был найден задушенным в собственной постели, лучший друг барона по боевым походам граф йоркширский Генрих Спесивый был заколот, лекарь барона был отравлен, а супругу Кристиана извлекли из колодца…
Внезапно темное ночное небо за окном прорезала ослепительная молния. Дэниел, лицо которого и без того было мертвенно бледным, побледнел еще больше и придвинулся поближе ко мне. По чести говоря, мне тоже было как-то не по себе от рассказов младшего Блэквуда.
– И впредь призрак появлялся в замке всякий раз, – голос Грегори дрогнул, – как умирал очередной его хозяин. Хозяева очень редко умирали здесь – в основном, смерть настигала их на поле брани. Поэтому призрак появлялся лишь семь раз за шестьсот прошедших лет. И каждый раз история повторялась: всякий, кто оставался в замке на вторую ночь после появления призрака, был обречен.
– Я вижу, вы не очень-то боитесь посланцев потустороннего мира, если так спокойно рассказываете об этом, – заметил Холмс.
– На подошве моего ботинка выбит крест, – улыбнулся Грегори. – Говорят, это помогает. – Он обвел взглядом наши бледные лица. – К тому же, это всего лишь красивая древняя сказка. На Блэквуда старшего последние слова не произвели ни малейшего впечатления. Он забился под кресло-качалку, в котором Хьюго Блэквуд провел последние часы, и дрожал крупной дрожью. Создалось неловкое молчание.
– Извините, джентльмены, мне пора, – грустно сказал Грегори. – Утром у меня деловая встреча в Сити.
– Да, – согласно кивнул доктор Мак-Кензи. – Эст модус ин рэбус [всему есть мера (лат) – прим. OCR]. Всему есть предел. Пора и честь знать. – И он потянулся за шляпой.
– Пожалуй, нам тоже пора, – серьезно сказал Холмс, когда Грегори и доктор вышли. – Мне необходимо хорошенько подумать
– Не оставляйте меня одного!!! – заорал Дэниел. Он пулей вылетел из-под кресла и вцепился в Холмса мертвой хваткой. – Будьте моими гостями хоть на одну ночь!
– Нет, нет, – с ужасом сказал я. – Вы же слышали? Нам надо подумать. Хорошенько подумать. – И я стал пробираться к выходу. Тогда Дэниел внезапно отпустил Холмса и вцепился в меня.
– Нет, мой милый Уотсон, не уходите! Я не могу нарушить законы гостеприимства… К тому же, мне очень-очень страшно.
Постепенно мне удалось выбраться в коридор. Стало ясно, что если я буду продвигаться к выходу такими темпами, то провести ночь мне все равно придется в замке. Я сдался.
– Ладно. Я согласен, – обречено сказал я, в моем мозгу мелькнула последняя надежда. – Если, конечно, согласен мистер Холмс!
– А почему бы и нет? – невозмутимо сказал Холмс. – Здесь вполне можно думать.
– Было бы чем, – как всегда мрачно добавил некстати проснувшийся Квентин. – Только вот куда мы их денем?
– Да хоть сюда! – обрадовано воскликнул Дэниел, показывая на ближайшую дверь. – Тут у нас, кажется, довольно большой чулан.
– Ну, если приемную лорда можно назвать чуланом… – начал Квентин.
– О! Видите, как вам повезло! – радостно обратился к нам Дэниел. – Целая приемная! Квентин, проводи их.
И тихонечко добавил:
– Смотри, чтобы не сбежали.
Глава 8.
Приемная, в которую проводил нас Квентин, освещалась тусклым светом двух грязно-желтых огарков, торчащих в старой, позеленевшей от времени люстре.
Вся обстановка этой унылой комнаты состояла из двух побитых молью диванов, низенького столика, одна из ножек которого была заботливо подвязана тряпочкой, и нескольких столь же шикарных стульев. Голые каменные стены были едва прикрыты: на одной из них висел вытертый ковер, а на другой – картина, совершенно почерневшая от неправильного хранения и изображавшая, как с особой гордостью сообщил нам Квентин, венчание императора Константина. По виду Квентина можно было заключить, что император Константин приходится ему дальним родственником. Как это и ни досадно, но даже при внимательном рассмотрении я не обнаружил на полотне ни великого императора, ни его невесты. Вероятно, венчание происходило ночью.
Прямо напротив входа располагалась дверь в кабинет покойного Хьюго Блэквуда. Соседство с этой комнатой навевало на меня страх, но Холмс не обращал на нее внимания.
– Ну что же, здесь можно жить, – сказал он и плюхнулся на диван. Раздался треск, обивка расползлась, и Холмс провалился внутрь.
– Однако… – послышался его голос из дивана. – Это не слишком-то располагает…
Диван приподнялся, и из-под него показался Холмс, в пыли, вате и пружинах. Сердито сопя, он стал отряхиваться.
– Хм, – сказал, наконец, мой друг, – придется нам потесниться. – И он направился к другому дивану.
Второй диван оказался точным подобием первого, с той, однако, разницей, что его ножки были привинчены к полу, и Холмсу пришлось изрядно попотеть, прежде чем он выворотил из каменного пола здоровенные болты. Видимо, в замке боялись грабителей.
– Досадно, – сказал Холмс, приведи себя в порядок, – но спать нам, по-видимому, придется на полу.
Я бы не сказал, что очередная идея Холмса привела меня в восторг.
– Видите ли, как врач… – начал я. Холмс задумчиво посмотрел на меня.
– Ну… Раз медицина против… – он развел руками. – То нам остается провести ночь, сидя на стульях…
Я тактично отвернулся.
– Что они хотели этим сказать?! – мрачно бормотал Холмс минутой позже, рассовывая обломки стульев по углам.
Мы решили пойти к Блэквуду и потребовать объяснений, но тяжелая дубовая дверь, ведущая в коридор, не открывалась.
– Я бы, конечно, мог высадить дверь плечом, – заметил Холмс – Но сперва попытаемся выбраться через кабинет покойного.
– А может быть, он тоже заперт? – с надеждой спросил я. Холмс с разбегу ударился о дверь кабинета Хьюго Блэквуда.
Она устояла.
– Терпение, друг мой, терпение, – назидательно сказал Холмс, и, разбежавшись, вложил в удар такую силу, что с потолка сорвалась люстра и упала прямо на меня. Огарки погасли, и мы оказались в полной темноте.
– Уотсон, где вы? – донесся из темноты голос моего друга.
– Здесь! – Поднявшись, я широко расставил руки и отправился, на поиски Холмса. Мне удалось нащупать диван, стену, торчащую из стены странную металлическую скобу, которая внезапно поддалась.
Комната осветилась. В двух шагах от меня стоял бледный Холмс, с зажженной спичкой в руке.
– Так у вас был ключ? – подозрительно спросил он. Я обнаружил, что держусь за ручку полуоткрытой двери кабинета. Холмс подошел поближе и уставился на дверь.
– А… – пробормотал Холмс. – Она открывается вовнутрь… Кто бы мог подумать. И как это вы не догадались? – язвительно добавил он, зажигая поднятую с пола свечу. – Вперед, Уотсон! Я буду вам светить.
Сделать первый шаг в кабинет было страшно. По стенам плясали уродливые тени. В колеблющемся свете свечи вещи теряли привычные очертания и казались фантастическими существами, даже ящики на полу и те казались живыми.
Холмс укрепил огарок на каминной доске и стал расхаживать взад-вперед, о чем-то задумавшись.
– Кстати, Уотсон! – внезапно обратился он ко мне. Тут его взгляд упал на скрытый прежде креслом покойного маленький столик, уставленный несметным количеством бутылочек, баночек, рюмочек и горшочков.