Как я уже упомянул, в доме никого не было - видимо, Лестрейд ушел вместе с Холмсом. Выпив холодный кофе, я, от нечего делать, стал перебирать лежащие на столе листки бумаги. Это были верлибры, вышедшие из-под пера Холмса, Вернее, то, что он называл верлибрами. Выпустив две монографии "Древнегреческий верлибр" и "Верлибризация иглокожих и простейших" - Холмс возомнил себя величайшим поэтом и тонким ценителем поэзии. Не раз я замечал в его глазах мечтательную поволоку, когда он ходил взад-вперед по комнате, натыкаясь то на диван, то на шкаф с пузырьками, мыча при этом что-то очень страстное. А потом он начинал декламировать вслух сочинение перлы. Немногие могли выдержать это испытание...
Читать верлибры Холмса было почти так же мучительно. Осилив десятка два стихов, в верлибре под номером сто восемьдесят девять (Холмс нумеровал свои произведения) я наткнулся на строчку: "Уотсон, синий, как безопасная бритва" и понял, что поэзии на сегодня хватит.
Часа в четыре отдохнувший и повеселевший, я прогуливался по берегу Серпентина, в Гайд-парке, размышляя о том, как хорошо было бы поселиться где-нибудь на лоне природы, вести там безгрешную патриархальную жизнь и быть подальше от всех треволнений большого города, от надоедливых посетителей, от Холмса...
От этих мыслей меня отвлек подозрительный шум, уже несколько минут доносящийся из глубин парка. Я замер, пытаясь понять, в чем дело, как вдруг заметил, что по кустам и газонам прямо на меня несется толпа. Человек сто почтенных лондонцев, во фраках и смокингах, размахивая тростями, гнались за человеком в темном плаще. Тот, не оборачиваясь и не останавливаясь, швырял в толпу маленькие книжонки, что еще больше разжигало страсти. Это был Холмс.
- Спасайтесь, Холмс, за вами гонятся! - крикнул я и кинулся в боковую аллею, справедливо полагая, что осторожность не помешает, Холмс стремительным спрутом обошел меня и вдруг, взмахнув руками, провалился куда-то вниз. В следующее мгновение я тоже почувствовал, что лечу в пустоту. Перед моими глазами пронеслись стены канализационного колодца, и я упал на что-то мягкое.
- Вы не ушиблись, Уотсон? - заботливо спросил Холмс, пытаясь выбраться из-под меня.
- Нет-нет, нисколько! - ответил я.
Сверху донесся топот двух сотен ног. За какую-то секунду он достиг апогея и затих.
Холмс был доволен, как никогда.
- А здорово мы провели их! - гордо сказал он. - Теперь домой, Уотсон. Нам дьявольски повезло - мы вернемся самой короткой дорогой.
В руках моего друга появился потайной фонарь, и Холмс смело шагнул в канализационную трубу. Я последовал за ним.
Мне никогда прежде не доводилось осматривать лондонскую канализацию. В блеклом свете фонаря моим глазам предстал лабиринт труб, футов семи в диаметре, по дну которых медленно и величественно текли нечистоты. Потрескавшиеся местами бетонные стены покрывали неприятные желтые потеки. Холмс, вероятно, отлично знавший дорогу, уверенно шел вперед.
- Ну что же, Уотсон, - начал он, - по-моему, дело Блэквуда закончено. Так как вы думаете, кто же взял деньги?
Я напряг все свои умственные способности, вспомнил все прочитанные мною детективные рассказы, все преступления, которые мы расследовали вместе с Холмсом, и сказал:
- Судя по описанию мистера Дэниела Блэквуда - его младший брат - самая безупречная личность из всех подозреваемых, а как показывает опыт нашей совместной работы, это-то и является наиболее подозрительным. Обычно преступником оказывается человек, которого менее всего склонны подозревать в совершении преступления. Следовательно, деньги взял Грегори Блэквуд.
- Отлично, Уотсон! - воскликнул Холмс. - Вы построили великолепно логическую цепь. Которая, к сожалению, не выдерживает никакой критики.
Несколько минут я переваривал эту новость, ежась от воды, капающей мне за шиворот. Хлюпанье и чавканье под ногами мешали сосредоточиться, уводили мысли в сторону. Еще с полчаса мы молча петляли в переплетении труб, и когда вода стала доходить нам до пояса, Холмс, который, как видно, с нетерпением ждал от меня восторженной похвалы, не выдержал и спросил:
- Послушайте, неужели вам не интересно, как я раскрыл это дело?
- А? Да, конечно, очень интересно, - спохватился я.
- Так вот, - торжественно начал Холмс, - дело оказалось на редкость простым. Как я выяснил, Грегори Блэквуд весьма порядочный человек. Его партнеры по бриджу, тоже весьма достойные люди, дали о нем самые лестные отзывы. Он живет по средствам, не пьет, по свидетельству Ллойда - аккуратен в работе, имеет приличный годовой доход и, как утверждают, даже крупные сбережения. Тогда зачем же, спрашивается, ему грабить своего родного брата? Теперь доктор. Этого господина зовут Мак-Кензи. О нем рассказывают потрясающие вещи: два месяца назад он нашел на дороге фунт стерлингов и, представьте себе, до сих пор ищет человека, который его потерял. Он не берет чаевых, бесплатно лечит...
- Послушайте, Холмс, - перебил я, - кажется, это мой фунт. Могу я получить его обратно у доктора Мак-Кензи?
- Разумеется, - уверенно ответил Холмс, - если, конечно, вы помните его номер. Короче, доктор тоже отпадает. Видите? Двое из троих отпадают. Я еще не привел ни одного факта, касающегося леди Гудгейт, как стало ясно, что она-то и есть преступница. Постойте-ка, мы, кажется, заблудились.