Трубу, по которой мы брели, преградила толстая металлическая решетка.
- Впрочем, я знаю это место. Мы просто немного отклонились от курса. Минуточку! - Холмс нырнул и через несколько секунд появился по ту сторону решетки. Течением его уносило куда-то в темноту.
- Сюда, Уотсон! - донеслось до меня. Я не обладал решимостью Холмса и судорожно вцепился в решетку. Она покачнулась и медленно рухнула. Дно ушло из-под ног, и меня понесло вслед за моим другом.
- Это происки Мориарти! - кричал Холмс, отплевываясь. - Даже после смерти он продолжает мстить мне! Уотсон, хватайтесь за что-нибудь - нас несет к водопаду!
Я нащупал ногу Холмса, схватился за нее и крепко зажмурил глаза. Внезапно я почувствовал, что поднимаюсь из пучины вод, и еще сильнее вцепился в ногу.
- Мы спасены! - услышал я голос моего друга и открыл глаза.
Мы висели футах в двадцати над ревущим водоворотом. Холмс крепко держался за скобу лестницы, поднимающейся вверх. В зубах у него был потайной фонарь. Я тоже ухватился за скобу и отпустил его ногу. Несколько минут мы, тяжело дыша, осматривались по сторонам.
Холмс задумался, еще раз огляделся по сторонам и уверенно сказал:
- От жажды мы не умрем, а без пищи здоровый человек может продержаться до трех недель. - Он скептически оглядел меня и добавил: - Или до двух. Итак, на чем мы остановились?
- На лестнице, - пробормотал я, стараясь не смотреть вниз.
- Я не об этом, Уотсон. Леди Гудгейт! Я навестил ее после второго завтрака. Эта выжившая из ума фурия не дала мне даже раскрыть рта. Она вбила себе в голову, что я стал на стезю порока, и мою душу необходимо спасти. "И тогда Господь призвал к себе сынов израилевых..." Тьфу, дьявол! До сих пор перед глазами стоит ее душераздирающая улыбка. Она прочла мне половину Библии, а когда я убегал, всучила целую кипу книжонок о кознях дьявола и святых угодниках. Но самое главное, заметьте, Уотсон, общая стоимость брошюр составила пятьдесят шесть фунтов стерлингов - я все точно подсчитал потом. Пятьдесят шесть и не пенсом меньше! Теперь вы понимаете? У Блэквуда пропала та же сумма. Остается только поставить ее перед лицом фактов и - закон есть закон!
- Потрясающе! - воскликнул я. - Вы превзошли самого себя! Но скажите, кто были те джентльмены, которые гнались за вами?
Холмс замялся.
- Понимаете, - доверительно начал он, - я попытался избавиться от этих брошюр и предложил одному пожилому господину приобрести некоторые из них. Прочитав название первой: - это была книжка "Развратная старость - дорога в ад" - он страшно оскорбился и стал звать на помощь, ну а потом... Вы сами видели, что было потом... - Холмс замолчал, задумчиво уставясь на водоворот.
Несколько минут мы молчали. Потом Холмс забормотал что-то про себя, отбивая ритм каблуком по скобам. Мою душу наполнили нехорошие предчувствия, и я с опасением взглянул на великого сыщика.
- Вы знаете, Уотсон, - проговорил он. - Мне сейчас в голову пришел великолепный верлибр. Вы только послушайте!..
На душе у меня сразу стало безнадежно тоскливо. Я даже подумал, что в воде было не так уж плохо, поскольку там в голову Холмса не приходило ничего великолепного.
- Верлибр номер двести шесть! - торжественно провозгласил он, обращаясь, по-видимому, к обитателям лондонской канализации. - Итак...
Большая грязная лужа.
Не нужен носильщику быстрый страус.
Эхом труба вонзилась
И наклонилась.
Мимо проносят восемь
Сосен, пылающих ярко,
Под триумфальную арку.
Дождь можно резать.
Но гадом будет тот,
Кто "не надо мерить ни разу"
Скажет и засмеется
Лишь коршуну удается
Чистить зубы камнем,
Напоминающим сонеты Шекспира
Или что-то подобное,
Но это не важно. Важно
Лишь то, что на свете есть
Честь и быстрые лошади.
Не надо под сенью акации
Думать о канализации!
"Не надо", - подумал я, а Холмс, тем временем, продолжал с завыванием:
Хотя, пыхтя и кряхтя,
Я ухожу вдаль.
Боль.
Уотсон без головы - Уотсон.
Лиса без хвоста - лиса,
Небеса - вот они, рядом!
Не надо, Гудгейт, не надо
Их заменять сатином.
Скотина. Хотя, вполне вероятно,
Что арфа, все же, духовой инструмент...
"Мент, мент, мент..." - разнеслось в темноте эхо. Я подумал, что канализация - самое подходящее место для верлибров. Холмс перевел дыхание и осведомился:
- Ну, как, Уотсон? Как мои новые стихи? Вот, например, верлибр номер...
Неожиданно сверху на пас упал луч света и гаечный ключ. Мы подняли головы. Над нами зияло открытое отверстие канализационного люка.
- Джереми, - услышали мы грубый голос, - подай инструмент.
Сверху показались чьи-то ноги в грязных ботинках.
- Эй, осторожнее, это моя голова, - торопливо предупредил Холмс, но было уже поздно.
Через несколько минут, выудив сорвавшегося вниз великого сыщика, мы с рабочими вылезли наверх. В розовых лучах заходящегося солнца взорам нашим предстал наш дом. Мимо пробежал мальчишка-газетчик.
- Последние новости! Сенсация! Лорд Хьюго Блэквуд скончался! Кому достанется миллионное состояние?! Сенсация! Сенсация! - кричал он, размахивая свежим номером "Дейли телеграф"
Холмс сел на мостовую и задумался.
Глава 5
На следующее утро Холмс поднял меня раньше обычного.
- Собирайтесь быстрее, Уотсон, мы едем к Блэквудам. Сегодня похороны старого лорда. Предчувствие подсказывает мне, что наше присутствие там необходимо.
Моя служба в колониальных войсках приучила меня не задавать лишних вопросов. Я вскочил и принялся одеваться.
К Блэквудам мы прибыли когда все уже были в сборе. Около узорных чугунных ворот с гербом (до сих пор не могу понять, что на нем было изображено) теснились многочисленные экипажи, кругом сновали слуги и репортеры. С трудом протиснувшись через толпу зевак, мы с Холмсом прошли в ворота и зашагали по дорожке к замку.
Теперь, при свете дня, я, наконец, смог разглядеть его. К четырехэтажному зданию с массивными старинными башнями по бокам примыкали два крыла более поздней постройки. Над центральным строением возвышалась башня с узким готическим шпилем. Большие часы на ней были лишены минутной стрелки и доброй половины цифр. Фасад здания, похоже, не раз подвергался многочисленным переделкам. Увитые плющом лепные карнизы, амуры, атланты, нависающие над краем крыши химеры ("У-у, какие гнусные морды", - пробормотал Холмс, завидев их) - все это разнообразие складывалось в неповторимый бредовый ансамбль. Навес над парадным подъездом поддерживали две мужеподобные кариатиды. Рядом с восстановленными дверями стоял дворецкий Квентин в черном костюме и мрачно смотрел на царившую кругом суматоху.