В комнате появились книги и журналы, каких раньше и в руки не брала. Теперь зачитывалась «Здоровьем», записывала себе в тетрадь разные рекомендации из статей под рубрикой «Советы молодой матери». В разговоре интересовали суждения о гигиене и кормлении ребенка.
— В течение первых трех месяцев и двух последних надо быть осторожнее, — услышал однажды Жидикин, как говорила Наде знакомая. — Не поднимай высоко руки — можешь навредить ребенку. А иногда, не приведи господь, и удушье случается…
Жидикина насторожил разговор. Уж не с Надей ли произошло, подумалось, но спросить не решался. Боялся ненароком обидеть жену. О ребенке мечтали давно. Подумывали даже взять из детского дома. Без дитяти, считала и Надя, семьи нет. Наверно, усыновили бы приемного, но отважились, зашли в консультацию, к врачу, тот обнадежил, заявив, что пока нет оснований отчаиваться.
Побывав у врача на сей раз, Надя получила официальную справку, что она в положении на четвертом месяце. Послушав ее, пожилая женщина сказала на прощание:
— Все идет удовлетворительно. Рожайте на здоровье. Муж небось не нарадуется?
— Он не знает.
— Вот те раз! Ждет ребеночка, а отцу ни слова. Не в разводе ли? Нынче это быстро…
— Нет, живем дружно.
— Сегодня же поговори. Их, мужчин, подобная весть сразу остепеняет, мальчишками перестают быть. Ответственность за дом появляется.
Вечером присела Надя к Петру поближе, пригладила его чуб, как делала в минуты нахлынувшей нежности, прошептала на ухо:
— У нас будет маленький…
Петр на мгновение замер, сумей — пустился бы в пляс, горячая волна прихлынула к лицу. Хотел ответить, но тугой ком перехватил дыхание. Обнял жену, целовал ее волосы.
Человек, которого Надя носила под сердцем, формировал и направлял теперь их помыслы. Еще его не было, а жили уже его пожеланиями, учитывали потребности — многое надо менять в привычном быту. Перво-наперво стоило подумать о собственной квартире. Пусть однокомнатной, но своей. Пойдут пеленки, бессонные ночи, когда у ребенка болит живот, режутся зубки. Жидикин решил обратиться в горисполком — должны же учесть семейное положение, что Петр инвалид войны. Да и оставаться больше положенного в общежитии не имели права. Получит Жидикин диплом — попросит ректорат освободить занимаемую площадь.
Узнав, что дочь готовится, стать матерью, сменила гнев на милость Анна Васильевна. Надя ходила на восьмом месяце. В отсутствие Петра наведалась, переступила порог комнаты и заплакала:
— Ох, дочка, дочка… Хлебнешь горя с дитенком да мужем таким… Говорила тебе, не послушалась! Ну да своя голова на плечах, чего уж теперь.
Подобрела, попыталась определить, мальчик или девочка родится. Надела на нитку свое обручальное кольцо, сделав вроде маятника, и поднесла к животу дочери. Медленно обвела вокруг, следя за отклонением кольца.
— Девочка будет! — сказала убежденно. — Попомни мое слово.
— Мальчик или девочка — берем любого, — ответила Надя с улыбкой. — Скорее бы. Носить тяжело.
— Своя ноша не тянет. Пугаться тебе нельзя. Но коль не минует такое, не хватай себя за тело. Где коснешься рукой, там у ребенка оставишь красноту на всю жизнь — кровь застынет. Не доведи господи, на лице…
— Скажешь, мам, такое…
Как ни ждали в последние недели, застали роды врасплох. Схватки начались, а Петр на занятиях. «Скорую» вызвали соседи. Возвратился Жидикин — пустая комната, словно осиротевшая, и записка на столе: «Вот и мой настал черед, Петечка. Не беспокойся — рожали до меня женщины, рожу и я. Страшновато немного, чуточек. В приемном покое скажут номер палаты, где я лежу. Привези мне лифчик простой, с пуговками спереди. Купила его на днях, да в спешке забыла. И еще яблок и сгущенного молока. Баночку или две. Молоко нам не помешает…»
Из двух наушников соорудил радиотелефон с проводом метров на сорок. С продуктами на второй день и передал жене. Приезжал под окна, опускала Надя один наушник мужу, так и беседовали на расстоянии: он говорит, она слушает, приложив раковину с мембраной к уху, или наоборот.
Родила Надя девочку, беленькую и голосистую. Назвали ее Татьяной. Принесли в первый раз покормить, взяла запеленатое тельце — розовое личико, причмокивающие губки беззубого рта, тоненькие пальчики на руках, уже с ноготками. Подала грудь, припала дочка к соску, деснами сжала, пускает пузыри и посапывает. Нахлынул на кормящую прилив нежности, смотрела, на малышку неотрывно и светилась от счастья. Подошла сестра, забрала девочку.
— Хватит, хватит. Перекормишь.
— Ой, да она и не успела ничего…
— Свое взяла. Что осталось в груди — сцеживай!