О рождении дочери Жидикин узнал в приемном покое. Спросил у дежурной через окошечко, та переспросила фамилию, повела узловатым пальцем по списку сверху вниз:
— Девочка. Три кило, девятьсот, папаша.
На полке для писем нашел для себя весточку от жены — сложенный по-солдатски треугольник.
«Петя, здравствуй!
Роды прошли хорошо. В палате я появилась последняя, а родила — первая. Врач меня обманул. Сказал, что рожу только ночью, а поэтому, когда у меня начались сильные схватки, на меня вначале и внимания не обращали. Потом схватились. Пришлось сделать разрез, наложили три шва. Но это не страшно.
Лежать я буду, как все, 7–8 дней. Мне сделали четыре укола в вену — два, когда рожала, и два потом.
Ничего из еды не приноси. Здесь всего достаточно. Передай лучше книгу Р. Роллана „Очарованная душа“, Она лежит у нас на столе. Целую. Надя».
Через десять дней Толстикову выписали из родильного дома. По пути Жидикин заехал на базар, купил букет роз. В ларьке поблизости взял плитку шоколада «Золотой якорь» для нянечки. К назначенному часу подошли друзья. Девушки, заставив раскошелиться едва ли не весь курс, приобрели малышке теплое атласное одеяло, кружевные уголки, пеленки, распашонки, чепчики и передали все Наде. Вышла она, а рядом медсестра с бело-розовым конвертом на руках. Петя присел на подставленный стул, принял с рук на руки спящую малютку, прикоснулся щекой к одеяльцу.
— Живу… — сказал тихо.
Ребенок принес в дом новые заботы. Его надо было купать, подмывать, чтоб не прела в складках кожица. Как ни глядели, а от сквозняков не уберегли — заболело у девочки ухо. Камфорные компрессы не помогли, малышка плакала, особенно по ночам. Надя бегала с ней по комнате, баюкала, старалась успокоить, но дитя выгибалось, кричало. Петр не находил себе места, — плач терзал сердце, а помочь был не в силах. Через несколько дней пошло на поправку. Измотанная бессонницей, Надя сказала:
— Переберусь на время к матери. В квартире ванна, всегда можно протопить. Боюсь, в общежитии застудим Танюшку снова.
— И правильно, — согласился он. — Я тут как-нибудь управлюсь.
Надя заплакала. Оставлять мужа одного — тоже не в радость. Надо и постирать, и обед приготовить. Только иного выхода нет. Должны подумать о дочке: мать и подскажет, и поможет — не чужой человек.
— Приезжать буду почаще, — постаралась успокоить Петра.
— Дочка — это главное. Приходи, когда сможешь. Тоска, конечно, без вас в четырех стенах…
Анна Васильевна приняла дочь с внучкой холодно. Выгнать не выгнала, но приглядывать за ребенком отказалась.
— Совета моего не спрашивала, когда замуж выходила, вот и живи своим умом. Горе, оно не красит, глядишь, поумнеешь.
И еще забота: Надя боялась отстать в учебе, тянулась изо всех сил. Теперь помогал ей Петр. Привозила к нему дочку, укладывала спать, стирала в тазу пеленки, распашонки, а муж читал вслух раздел за разделом из учебника, повторял, если жена останавливала и переспрашивала. Готовил рефераты по философии, делал расчеты по научной тематике. Уезжала Надя на занятия, он оставался с дочкой — покормит, перепеленает. Вернется жена из института, а в комнате чистота и порядок. Таня спокойно спит на отцовской кровати.
— Какие вы у меня молодцы! — говорила радостно. И на сей раз, прибежав, поспешила с обедом.
— Проголодалась страшно, — сказала, разливая по тарелкам суп.
За столом муж поинтересовался ее успехами. Рассказала все подробно, знала, что вопросы Пети не праздные, он вникал в ее учебу, во многом разбирался не хуже.
— Ой, забыла похвастать. Завтра мой отчет на ученом совете! Мы ночевать к маме пойдем, а ты заедешь за нами на машине. Подъезжай к десяти.
Рано утром задребезжал в прихожей звонок. Надя удивилась: кто мог быть? Распахнула дверь и замерла в испуге. На пороге стоял Петр. Боясь упасть, он прислонился к стенке, пот катил по побелевшему лицу.
— Что случилось?
— Машина… — еле переводя дыхание, сказал Петр. — Не завести никак. Видно, аккумулятор сел…
— И ты шел? Сумасшедший! Подняться на седьмой этаж!.. Подумал о старых ранах? Открылись теперь.
— Не мог тебя подвести.
И это было в его характере — умереть, но даже в малом не оплошать перед женой, сделать все, чтоб гордилась им. Муж был опорой Надежды Васильевны до конца дней своих. Вселял уверенность в минуты отчаяния, хандры. Подсказывал выход, когда положение, казалось бы, плачевное, и получалось по его. Успокоится, поразмыслит — вроде не столь все безнадежно, просто паниковала. Женщина, она хотела делиться радостями и болями, — у кого подобное не возникает?