Раскачиваясь станом, Аня отошла, продолжая держать меня за руку, и вновь приблизилась. Затем тряхнула копной золотистых волос и с вызовом начала отплясывать, легко выбрасывая стройные ноги. Современные танцы похожи на физкультурную разминку — руки, ноги, голова в движении. Привлекает ритмика, полная эмоциональная отдача, когда ты весь во власти музыки.
Аня танцевала чуточку с вызовом, покачивая бедрами, поднимая и опуская руки, как бы очерчивая ими свою фигуру. Незаметно заманивала и заманивала в круг и принуждала отвечать, поддаваться ее экзальтации.
Капитан-лейтенант был сражен наповал, старался изо всех сил понравиться, ходил гоголем, взбрыкивая, позабыв о погонах. Подумалось: бери такого голыми руками и веди, в загс, не упрется. Так и попадаются молоденькие лейтенанты на приманку хорошеньких студенток педагогического и медицинского институтов, целомудренных выпускниц фельдшерско-акушерских курсов. Пухленькая брюнетка сидела в кресле, покусывала в ревности губы, но офицер ничего не замечал.
Надменно-холодная красавица танцевала как бы нехотя, давая понять, что способна и не на такое, но не в настроении. Вот если бы достойный партнер…
Аня же отплясывала в удовольствие, как ей самой хотелось. Просто находилась в хорошем настроении, бодрый ритм доставлял ей радость. Никому она не старалась угодить или понравиться, может, самую малость, в силу женского естества. Ведь даже дурнушке хочется быть привлекательнее, если не одной из лучших. Я посматривал на Аню, ловил обращенные на меня взгляды. В них сквозили то вопрос: мол, подхожу ли тебе; то любопытство — таков ли на самом деле, как кажешься; то ответ: дескать, я перед тобой без утайки. Смутное чувство зарождалось во мне: было страшновато и сладостно приятно, словно катишься на санках с высокой горы.
Расходились поздно. В прихожей Аня доверительно тронула меня за плечо:
— Проводи, пожалуйста…
Мы вышли из дома, на улице распрощались с остальными. Было прохладно и тихо. Пустой двор, погруженный в дрему, казался непривычно широким. Под сенью кустов белели покрытые росой скамейки, на ближайшей из них сиротливо лежал плюшевый медвежонок.
Я не знал, в какую нам сторону, взял Аню под руку. Она благодарно прижалась ко мне.
— Знобко после тепла…
— Попробуем поймать такси.
— Зачем? Машина ждет нас.
Под кустами сирени стояли «Жигули». Аня подошла к машине, щелкнула ключом и открыла переднюю дверь, села за руль, распахнула передо мной вторую дверь. Несколько обескураженный, я подчинился и сел на предложенное место. Аня молча включила зажигание, мотор тихо заработал на малых оборотах. Мы обождали, когда немного прогреется двигатель, выехали на проспект. В свете фонарей поблескивал асфальт, только перед нами прошли поливалки. Перемигивались на перекрестках безработные светофоры. На трамвайных путях вспыхивали огни электросварки, рабочие в оранжевых куртках меняли рельсы. Я улыбнулся: ночь, а они в оранжевых куртках. Один из мужчин оторвался от дела, проводил нас взглядом и снова взялся за гаечный ключ с длинной рукоятью.
— Заедем ко мне? — нарушила молчание Аня. — Угощу тебя кофе. Не возражаешь?
— Не возражаю…
Аня легко вздохнула:
— Вечер хороший, давно не испытывала такого состояния. На душе легко и вместе чуточку тревожно… Как перед дальней дорогой. Уж не ты ли околдовал?
— Да нет, Анюта, я простой смертный. Трехмачтового брига под алыми парусами не имею.
— Как знать, как знать…
Она нажала на клавишу «Филипса», приятный голос пел: «Я лишь хочу, чтобы взяла букет та девушка, которую люблю…»
С проспекта свернули во двор кирпичного дома, под окнами которого росли старые березы, остановились у одного из подъездов. Аня выключила мотор, и зависла тишина.
— Приехали…
— Да, — ответил я и не знал, о чем говорить дальше, оттягивал момент. Аня взглянула на меня и улыбнулась.
— Не робей, Андрюша, я не кусаюсь и не царапаюсь. Посмотришь, как живу, такси вызовем и поедешь.
Ее полное доверие, просьба в голосе опять сломали барьер неловкости, настороженности. Как в первый раз, когда мы разговаривали по телефону, обдало меня теплой волной, отозвалась душа ответной нежностью и волнением. Ночь, ветви желтой акации у самого стекла машины, Аня, сидящая рядом, спящий город — это казалось впрямь волшебством, сказкой, у которой нет конца, пробуждалось потаенное чувство то ли радости, то ли тревоги. Хотелось поцеловать Аню, сказать, как она хороша, наверное, она ответила бы взаимностью. Но я сдержался из боязни испортить ненароком красоту, свести все к обыденности.