— Чуткий был человек. Не помню, к сожалению, его имени и отчества, — рассказывает Мария Александровна, перебирая старые фотографии.
— Выслушал он, материальную помощь распорядился семье выдать. А утром прибыли печники и кровельщики. Печь круглую нам поставили, плиту, крышу сделали и окна вставили. Не страшно зимовать…
Перед октябрьскими праздниками приехал ее Иван. Сошел в Петергофе с поезда, дело к ночи, а куда идти — не знает. Заметил солдата местный старик, поинтересовался, куда путь держит служивый, чего пригорюнился.
— Семью ищу, жену и дочек. — И назвал Глазков детей по имени.
— Да никак ты Иван? Ждут тебя! Мария возле деток, как наседка с цыплятами. В ноги ей поклониться не грех, не срамит фамилию мужа и честь материнскую. А уж письмо твое получит — рада-радешенька, несет напоказ всем, рассказывает, какой ты видный да заботливый.
Зажили вновь Иван да Мария в любви и согласии. Предлагали солдату должность прораба — отказался. Семью кормить надо, заработков бы побольше, хватит жене надрываться. Набрал Иван бригаду маляров, начал трудиться в ремстройуправлении. Что мастерком, что топором владел одинаково споро, в стахановцы вышел. Дома и дворцы ремонтировал, школы и детские сады. Знали Глазкова не только в Петергофе, но и в Ломоносове, Репине, Зеленогорске. Однажды пригласили его в исполком: поступили подарки, кули с женской одеждой.
— Выбери своей Марии обнову, — сказали. — Другое бы ей в награду, но уж до лучших времен подожди.
Приглянулось пальто. В нем и ходила Мария несколько лет. Отменили в городе карточки, достаток постепенно появился, а она все не могла забыть доченек, которых не сберегла в войну. И как бы в оправдание свое родила сначала Николая, потом Валентину и Татьяну, Вячеслава, Олега с Игорем.
Своих детей в доме куча и за других болеет. Сколько ребят помнят ее доброту и ласку… Не раз приводила Мария к себе Витю Титова. И обстирает, и накормит. А то ночью наведается к сироте: не полез бы воровать. Давно Титов сам отец семейства, но не забыл доброту тетки Марии, зовет ее второй матерью. Как и Юрий Мурвай. Отец его погиб, мать умерла от голода. Приехал мальчишка с Урала, а податься некуда. И жил Юрка в семье Глазковых до той поры, пока не определили его в нахимовское училище.
Когда кормила одного из сыновей грудью, зашла в милицию по делу как член родительского комитета. Участковый Бокарев за голову держится, а на столе дитя надрывается.
— Мать при родах умерла, а отец пьянчуга. Ребенка подбросил и скрылся…
Мария Александровна взяла младенца на руки, кофточку на себе расстегнула.
— Ты что, кормить надумала?.. — опешил милиционер. — Вдруг заразный…
— Отвернись, бесстыжий. Не умирать же подкидышу.
Унесла Леню Яковлева домой, отпуск взяла за свой счет, никак иначе не управиться, да два месяца и делила молоко свое. Определили потом Леню в дом малютки.
Родились в семье десятые — Олег и Игорь, пригласили Марию Александровну в исполком Ленсовета, вручили торжественно орден «Мать-героиня». При награждении председатель исполкома поблагодарил за детей и спросил ее, в чем нуждается. «Хлеб теперь есть, спасибо, — ответила она, — а вот с жильем трудно. Две комнаты на семью…» Через несколько дней предоставили Глазковым четырехкомнатную квартиру на Красном проспекте. В ней и золотую свадьбу справили.
Радовалась Мария Александровна: детям от государства денежная помощь, одежда по талонам в школе. Были, конечно, обиды: из зависти кто и плохое ляпнет. Но худое, верно, не приставало, а доброе умножалось. Сама кассиром работала, открывала Большой дворец, а под конец — музей «Коттедж».
Дети подрастали, определялись, играли в доме свадьбы. Младшие учились: Татьяна — в музыкальном училище, Олег с Игорем поступили в Высшее военное училище имени Верховного Совета.
Поехала однажды к ним в Москву. Занятия шли. Замерзла, ожидая возле проходной. Выбежали сыны ее, повели в казарму, усадили ближе к теплой батарее. Сапоги с нее сняли, на пальцы дуют. А тут начальник училища вошел. Подхватились курсанты, замерли по стойке «смирно».
— Почему посторонние в помещении? — строго спросил генерал.
— Мама наша… Десятые мы у нее…
Генерал сразу изменился в лице, подтянулся, под козырек взял:
— Спасибо, мать, за детей… — И поцеловал руку.
Я посетил дом Глазковых в светлую пору золотой осени. Полыхали клены, сквозили березы, алели гроздья рябин. Мария Александровна и Иван Малофеевич потчевали чаем и рассказывали о детях, о предстоящей поездке в Казань — ждут правнука, седьмым будет у них. Решили, что поедет прабабушка в парадном костюме, есть такой — темно-синий, юбка и жакет, на нем три ордена «Материнская слава» и орден «Мать-героиня». Говорили муж да жена, до седых волос сохранившие искреннюю привязанность друг к другу, нежность. Не сломили их трудности, не сделали черствыми. И покоряла очищающая сила добра.