Ремезов: К этому превосходству, товарищ маршал, у нас уже привыкли…
Знал ли Клейст, кто командует 56-й армией? Думается, знал. Почему же он пошел на риск? Анализ показал, что Клейст уверовал в собственные силы и военный опыт.
Клейст рвался в Ростов, хотя потерял при этом треть своих танков. А Ремезов упрямо оттягивал на себя основные его силы, позволяя тем самым развернуться ударной группе Южного фронта. И когда ловушка захлопнулась, командарм Ремезов спокойно отвел войска за Дон, готовый в любой момент нанести контрудар.
Хмурым утром 27 ноября советские войска пошли в атаку. Дождался своего часа и генерал Ремезов. По тонкому льду Дона повел он дивизии на Ростов, завязал бои. Наступила ночь, пришло утро, а сражение продолжалось. К концу второго дня танковые дивизии Клейста начали паническое бегство. Гальдер записал в своем дневнике: «Отход 1-й танковой армии вызвал возбуждение у Гитлера. Он запретил отход армии за реку Миус, но это от него уже не зависело…»
В очередной сводке Совинформбюро сообщалось: «В боях за освобождение Ростова от немецко-фашистских захватчиков полностью разгромлена группа армий генерала Клейста в составе 14-й, 16-й танковых дивизий, 60-й моторизованной дивизии и дивизии „Викинг“».
Вечером того дня от Верховного Главнокомандующего пришла в штаб 56-й армии телеграмма: «Поздравляю вас с победой над врагом и освобождением Ростова от немецко-фашистских захватчиков. Приветствую доблестные войска 9-й и 56-й армий во главе с генералами Харитоновым и Ремезовым, водрузившие над Ростовом наше славное советское знамя. Сталин».
Весть эта облетела всю страну. Александр Твардовский в послании «Бойцу Южного фронта» писал тогда: «Настанет срок — народ-герой сметет врага с земли родной, и слава первого удара — она навеки за тобой».
Представитель Ставки маршал Г. И. Кулик приказал развивать наступление, успех так нужен был для победных рапортов. Но Ремезов отказался вести дивизии на явную гибель. Он понимал, что перевес пока на стороне врага, завтра его армию без поддержки тылов постигнет такая же участь, какая постигла сегодня Клейста.
Действия командарма были расценены как противоречащие распоряжению Сталина. Видно, так было доложено и Верховному Главнокомандующему. Его короткий разговор по прямому проводу не сулил ничего хорошего. Ни наград, ни повышения в звании не поступило.
В декабре Ремезов получил приказ о назначении командующим 45-й армией, которая стояла на границе от Батуми до Джульфы. Турция готовилась открыть здесь фронт, но победа под Ростовом, весть о назначении генерала Ремезова отрезвили.
Зимой 1945 года при перелете в Ленинакан для разбора учений командарм Ремезов разбился у горы Алагёз. Поисковые группы разыскали его спустя несколько часов и доставили в ближайшую районную больницу. Через четыре месяца генерал начал подниматься с постели, делать первые прогулки. В октябре победного сорок пятого Ремезов был назначен начальником командного факультета Военной академии имени М. В. Фрунзе.
Оглядываясь на прошлое, вспоминал генерал-лейтенант Ремезов боевых товарищей, живых и павших. Они, солдаты сорок первого, большей частью полегли в неравных сражениях, не увидели победных салютов. Но слава первого удара за ними — навеки.
КОМУ СКАЗОК НЕ СКАЗЫВАЛИ…
В некотором царстве, в некотором государстве жили-были…
Кому не сказывали бабушки и мамы сказки, передаваемые из уст в уста, как по наследству! Слушали, затаив дыхание, былины, песни о Ермаке и Стеньке Разине. Песни те захватывают. В них дышит правдивая, горячая и беззаветная русская душа, и расправляются плечи, светятся глаза, люди как одно целое, когда поют.
Но век нынче иной, научно-технических вершин достигли мы таких, что и сказкам не угнаться. Вместе с резными наличниками, лаптями и кокошниками уходят или вовсе ушли в прошлое многие обряды, застольные и плясовые песни, причитания. И вдруг — XVIII век! Да где? Под Ленинградом, в нескольких километрах от Гатчины! Поведал о том писатель Владимир Бахтин — вот уже три десятилетия занимается он устным народным творчеством.
В деревне Холоповицы по совету старожилов навестил Марию Николаевну Тихонову, говорили: хорошая песенница. Управившись по дому, сидела она в комнате с телевизором и пела, а писатель записывал.
«Ты, река ли моя, реченька…» — выводила женщина. Бахтин замер. «Ты, речка ли моя быстрая, бежит речка, не сколыхнется, со песочком не возмутится…» Да ведь именно «Реченьку» записал Пушкин! Принялся расспрашивать гость старушку, откуда она родом. Оказалось, местная: «Из Елизаветина, что в десяти верстах от Холоповиц». Но в деревне Кобрино, что рядом с Елизаветином, родилась и долго жила Арина Родионовна! Не в Болдине или Михайловском, а скорее от нее, уроженки Елизаветина, перенял поэт песню. Сохранилась под самым, можно сказать, боком у огромного города, пережила и Пушкина, и его няню.