Выбрать главу

Алексей Васильевич закашлялся долго, надсадно, потом в динамике послышался голос сестры:

— Почему так долго разговариваете? Вам же нельзя горло напрягать. Вот пожалуюсь главному! Выключайте телефон, выключайте…

И все оглушительно и окончательно стихло.

А через три дня Дина говорила в телефон:

— Папа, папочка, ты мне приснился. Ты был молодой, а я маленькая. Мы в лодке плыли. Искали что-то. Ты как?

— Дунечка, все ищу что-то, — Алексей Васильевич хрипло усмехнулся. — Все время сплю, а во сне пытаюсь дотянуться до вас с Ляпой и что-то отдать, но вы все время заняты.

— Пап, может, тебе хочется чего-то? Скажи, привезу.

— Дунечка, спой своему старику про костер!

Дина сидела на полу в своем кабинете и выплакивала последний куплет «про костер»:

Вспоминай, коли другая, Друга милого любя, Будет песни петь, играя На коленях у тебя.
Мой костер в тумане светит, Искры гаснут на лету. Ночью нас никто не встретит, Мы простимся на мосту[5].

А ночью разразилась странная для конца лета гроза. Стеной лил дождь. Шарашили молнии. Когда раздался звонок, Дина уже знала, что услышит:

— Дина, папы больше нет…

Через год, приходя в сознание, Дина Кускова услышала:

— Ты сколько это ей вколол, дебил? Ты понимаешь, что если она кони двинет, то нас сожгут на Красной площади, а пепел в унитаз смоют?! Почему она орет во сне про костер, идиот? Это бред? Ей плохо?

— Ну что вы, Семен Карломарксович! Ей хорошо! Это приятное снотворное… Это она песенки пела… Давление и пульс нормальные. Вот уже и глазки открыла. Здра-а-авствуйте, Дина Алексеевна! Продолжим разговор в правильной обстановке…

Глава 3

Правильная обстановка

— Ковальски, доложите обстановку!

— Марлин, нет оснований бояться внешнего мира.

— Если не считать уличной преступности.

— И стихийных бедствий.

— Промышленных катастроф.

— Нападений барсуков.

— Вы, двое, закончили?

— Падающих космических обломков… Всё, закончили…

Из м/ф «Пингвины из Мадагаскара»

— Ну что вы, Семен Карломарксович! Ей хорошо! Это приятное снотворное… Это она песенки пела… Давление и пульс нормальные. Вот уже и глазки открыла. Здра-а-авствуйте, Дина Алексеевна! Продолжим разговор в правильной обстановке…

Дина очнулась на столе посреди какого-то очень помпезного, но генетически знакомого помещения. Мать честная! Это же Георгиевский зал Кремля! Перед еще наполовину одурманенным сознанием возник образ митрополита Филарета, вручающего ей какой-то пригласительный манускрипт и бормочущего:

— Пожалуйте, матушка! На освящение и открытие, так сказать… не побрезгуйте…

Потом образ старца-интригана померк, и тут же поплыл перед одурманенным взором распростертой женщины раскалывающийся от огромной многокилограммовой бомбы прекрасный белоснежный потолок зала. Динка зажмурилась, но взрыва не произошло. Бомба застряла в перекрытиях и начала разваливаться на куски, не сдетонировав. Изображение опять задрожало и исчезло, а Дина почувствовала, что стол, на котором она лежит, удлинился, покрылся яствами и бутылками, вокруг него оказалось вдруг очень много крепких серьезных мужиков в парадной советской военной форме, увешанных орденами, с бокалами в руках. Невысокий рыжеватый горец произносил тост, пристально глядя на лежавшую перед ним на столе товарища Кускову:

— За великий советский народ!

Дина вздрогнула, попыталась привстать от торжественности момента, но картинка опять расплылась в наркотическом мареве, и она наконец очнулась полностью.

вернуться

5

Цит. по: Я. Полонский «Песня цыганки».