Но теперь она никакой тоски не чувствовала, и страха не чувствовала тоже.
«Драка, видимо, взбодрила», – весело подумала она.
Саша вынула из пачки бумажный платок, он налил на него воды, она приложила платок к губе.
– И вот сюда еще, – сказал он, вытянул из пачки второй платок, намочил его и приложил к ее скуле.
Похоже, он, как и она, волшебным образом обрел способность видеть при одном только звездном свете. А, нет, не при звездном – луна взошла; это она в пылу борьбы не заметила просто.
«Кроме мордобития, никаких чудес», – подумала Саша.
Все веселее ей становилось, и все менее могла она объяснить причину своего веселья, и все менее хотела себе ее объяснять. Ну да она никогда и не была любительницей покопаться в собственном сознании. Это Кира у них обожала выявлять причинно-следственные связи, где надо и где не надо.
– Бодягу надо бы приложить, – сказал он. – Она синяки убирает.
– Что-что приложить? – удивилась Саша. – Бодяга – это же тягомотина.
– Это водяной мох. Девичьи румяна. Мама мне в детстве всегда прикладывала.
– Дрались, видать, часто, – заметила Саша. – А почему румяна?
Она не удивилась бы, если бы бодяга тоже нашлась в одном из карманов его штормовки.
– Дрался не чаще необходимого. – Он пожал плечами. – А почему румяна, не знаю. Наверное, она для цвета лица полезная, бодяга. – И спросил, отнимая платок от ее скулы: – Вы куда шли?
– К воротам.
– Это в другую сторону.
– Я уже поняла, – кивнула Саша. – Просто от досады дорогу перепутала.
– Давайте я вас провожу, – сказал он. – Меня Сергеем зовут.
– Александра.
Они пошли по аллее.
– Платье у вас такое… – сказал он. – Шумное.
– А стихи есть, – вспомнила Саша. – «В шумном платье муаровом вы проходите морево». Игорь Северянин.
Она сказала это и удивилась: надо же, сама цитирует к случаю. Но так же, как его слова про пистолет и доброе слово, это не показалось ей сейчас нарочитым.
– Странные стихи, – заметил Сергей.
– Что странного?
– Ну, не странные, это я неточно сказал. Мне за себя странно – что я их сразу понял, – объяснил он. – Хотя как это, проходить морево, вообще-то непонятно. – И спросил: – А почему вы шли в досаде?
Ей вот не стихи странны были, а его вопрос. В его голосе не слышалось стремления обаять и покорить. Саша отлично распознавала это нехитрое мужское стремление и ставила его не выше такого же нехитрого женского кокетства. Да, в голосе Сергея его не было точно. Потому она и удивилась – если он покорять ее не стремится, то какое ему дело до причин ее досады?
– Потому что моя жизнь стала пустой, – ответила Саша.
Вот если что и должно было показаться ей странным, то этот неожиданно откровенный ответ. Хотя – надо ли удивляться? Люди вон случайным попутчикам, с которыми в аэропорту ожидают задержанного рейса, такое о себе рассказывают, что отцу родному не расскажешь, и именно с посторонними попутчиками откровенность всего естественнее. А попутчик, с которым она идет сейчас по осенней аллее, все-таки не совсем посторонний уже: от гангстеров ее защитил, и штормовка его на ней.
– А откуда у вас пистолет? – спросила Саша.
Ей не хотелось, чтобы он усмехнулся случайно вырвавшемуся у нее признанию или стал расспрашивать, что оно означает, потому она и поспешила сменить тему.
– В лесу нашел, – ответил он.
Похоже, ему тоже не хотелось, чтобы она стала расспрашивать его о том, что узнала о нем случайно – что у него пистолет имеется, например. Может, он все-таки гангстер, и понятно, что обсуждать это ему неохота.
Так, не задавая друг другу лишних вопросов, дошли они до ворот.
Сергей спросил:
– Может, вас в больницу отвезти?
– Зачем? – удивилась Саша. И тут же улыбнулась: – Бодягу приложить?
Она уже и забыла про свои боевые ранения.
– Укол против столбняка сделать, – ответил Сергей.
– У меня прививки, – сказала Саша. – От столбняка, наверное, тоже есть. Я когда в Америке на гастролях была, то страховая компания потребовала сделать.