Этот крик скоро уже полвека звучит в моих ушах. Что сделала Раневская, чтобы ее страшная реплика стала незабываемой? Надо было разорвать обыденность и театрального действия, и обыденность восприятия людских нравов.
Надо было дать зрителям почувствовать весь ужас банального существования банальной проститутки. Этого смогла достигнуть Раневская, ибо она не только постигла душу затравленной полуидиотки, которой весь мир представлялся враждебным; она всем своим незаурядным темпераментом, всеми силами таланта заставила нас понять: какая глубина в горе этой девки, мимо которой мы проходим в действительности, даже не обернувшись…
Возможно, кто-нибудь скажет: «Ну вот, взялся писать о комической артистке, а рассказывает нам трагические эпизоды!» Но ведь комические роли артистки Раневской никуда не денутся. Они были сыграны, часть их зафиксирована на кинопленке, другая часть — на лентах магнитофонов для радио. Все почти оценены в печати. И мне остается отметить только их разнообразие. Кто же не помнит властную обывательницу из картины «Подкидыш» (сценарий А. Барто и Рины Зеленой, постановка Л. Лукашевич), которая поминутно покрикивает на мужа: «Муля, не нервируй меня!»?.. Это не только смешно: тут мы видим типический портрет женщины, с которою мы встречались в те годы по сорок раз на день, ибо похожих домашних хозяек в Москве было очень много.
В фильме «У них есть Родина» Раневская играет немку. Эта немка обижает советских детей. Можно было бы сыграть злодейку. Но в картине помимо нее уже столько злодеев, что наша артистка предпочла играть дуру. Но какую дуру! В ее устах самые проходные фразы вызывают смех аудитории, потому что мы словно читаем мысли этой идиотки, мелькающие под стеклянным прозрачным черепом. Особенно хороша была эта дура, когда она сопливо плакала по поводу мнимых обид, якобы нанесенных ей.
Раневская — мастер короткого сценического и экранного эпизода. Притом она сама творит не только образ персонажа, но и лучшие реплики, приметы внешние, повадки и манеры. В «Человеке в футляре», поставленном, как известно, не совсем по Чехову (была такая мода искажать классиков), Фаина Григорьевна играет несуществующую в рассказе жену учителя гимназии. Она одета, естественно, по моде конца прошлого века, на носу сидит пенсне. Про себя она говорит:
«Я никогда не была красива, но всегда была чертовски мила!»
Эта интеллигентная дама играет на фортепиано Шопена.
А тут вернулся захмелевший супруг. Он что-то лепечет непослушными устами. Мадам, не снимая второй руки с клавиш, дает ему пощечину. И снова мы слышим Шопена… Все придумано артисткой! И все восхитительно по снайперскому попаданию в данный вид пошлости: в пошлость интеллигентную.
В фильме «Весна» Раневская играет компаньонку серьезной и ученой женщины (ученую исполняет Любовь Орлова). А эта компаньонка напыщенно самолюбива. Она полагает себя и умной и красивой. Поглядев в зеркало, компаньонка произносит значительно: «Да, красота — это страшная сила!» Нет сомнения, что реплика принадлежит к находкам самой Фаины Григорьевны. Но это не только смешно, это — яркий штрих в характере персонажа.
В наше время, когда власть и в театре и в кино получили режиссеры, ленивый актер может не тревожить себя поисками деталей и даже основной тональности образа, который ему поручен: застольный период, подсказ постановщика, хлопоты партнеров по пьесе (сценарию) сделают за него решительно все. Но насколько же выше ценят зрители тех актеров, которые вносят в свое исполнение собственные находки. Раневская принадлежит к числу самых активных творческих индивидуальностей: она непременно бывает соавтором пьесы (сценария) и сопостановщиком. Ее фантазия, как правило, не уступает по силе и глубине дарованию руководителей будущего спектакля или фильма. Она смелая не только в своих замыслах, но — и это не менее важно! — еще и в выполнении их. Редко встретишь артиста, а особенно артистку, которым свойственна была бы подобная четкость, завершенность, выразительность малейших подробностей сценического образа. Мимика и жесты, ритм всего поведения на сцене (на съемочной площадке, перед камерой) в такой степени закончены и изящны даже в самых «неизящных» ролях, что это доставляет нам дополнительное удовольствие. Я имел случай сказать Фаине Григорьев- ' не, что она напоминает мне Е. В. Гельцер. Вот у Екатерины Васильевны была эта завершенность и четкость в танцах и пантомиме, а это нелегко сочетать с необходимостью быть грациозною, без которой нет искусства балета. Но Гельцер имела право пользоваться откровенным ритмическим рисунком в любой партии: балет строится на том. А Раневская не смеет обращать в пантомиму комические, а тем более