В «Волге-Волге» отрицательный персонаж Бывалов, у которого и метраж-то на экране невелик, забил всех положительных действующих лиц. Пожалуй, это единственный случай в истории нашего кино.
Но есть в творчестве Ильинского еще одна сфера деятельности, о которой я готов сказать, что она для артиста значит не меньше, нежели его работа в драме. Говорю о художественном чтении.
В сущности, Ильинский-чтец уже существовал в роли Брюно в «Великодушном рогоносце». Неимоверная трудность этой роли была преодолена артистом только потому, что в палитре его приемы чтеца — лирического, патетического и комического — заняли места не меньше, чем прямое лицедействие.
Но это был, так сказать, зародыш будущего корифея нашей филармонической эстрады, нашего литературного радиовещания. Для того чтобы Ильинский как чтец стал бы самостоятельным и столь значительным явлением данного жанра, нужно было артисту перестать быть материалом в руках диктаторской режиссуры, а, так сказать, самому стать во главе прекрасного и разнообразного театра, который так и называется: «Творческий вечер Игоря Ильинского. В программе…» И далее следуют имена многих авторов — классиков и современных, поэтов и прозаиков, русских и иностранных…
Огромный и удивительно обширный репертуар в этом Театре одного человека!.. Вот об этом-то Театре я и хочу написать несколько слов.
Как возник сей Театр? (Заметьте: я пишу слово театр без кавычек и с прописной буквы, потому что я воистину считаю, что тут мы имеем дело с неким зрелым и интересным для зрителей творческим организмом.) Значит, как же он возник? Ну, во-первых, я полагаю, что не возникнуть этот Театр не мог: такая сильная сторона дарования Ильинского нашла бы себе выход в его творчестве непременно. Тем более что у нас в советском искусстве жанр художественного чтения вообще развился необычайно. Он имеет свою прессу, своих теоретиков, своих режиссеров, а главное — прекрасных и разнообразных по индивидуальностям, по творческому методу, по склонностям исполнителей. Достаточно назвать здесь А. Закушняка, В. Яхонтова, Д.Журавлева, Д. Орлова, В. Попову, А. Беюл, чтобы понять, как богато представлен в наше время этот жанр.
Но мне кажется, что Ильинский пришел к своему чтецкому Театру еще и от исполнения комических рассказов Зощенко и других авторов. Рассказы Зощенко, на мой взгляд, Ильинский исполнял лучше всех, а на эстраде нашей одно время много было артистов, читавших этого писателя. Сам М. М. Зощенко печатно признал, что Ильинский передает его рассказы в полном соответствии с замыслами автора. А я бы добавил: передает конгениально автору.
Только у одного Ильинского своеобразная лексика зо- щенковских рассказов обретала свой подлинный смысл: быть ироническим и грустным отражением грубостей реальной жизни. Прочие артисты утрачивали этот элемент иронии. Оставался только комичный и часто буффонный сюжет, облеченный в неприятный жаргон. Пропадала глубина — второй план рассказа, пропадала чуть заметная и потому особенно прелестная грусть автора по поводу того, что иные из его соотечественников способны совершать эти смешны^, а если вдуматься — очень печальные поступки… "
Не забудем, что в 20-х и даже еще в 30-х годах рассказ-' Зощенко звучали совсем иначе, чем после войны.
Я считаю, что Зощенко как сатирик обладает очень большой долею сатирической злости. Зощенко под смехом своим скрывает (а иной раз и не скрывает) огорчение по поводу осмеиваемых им явлений, взятых из жизни с наблюдательностью и юмором удивительным.
Ильинский на этой клавиатуре зощенковской сатиры брал ноты, наиболее свойственные его дарованию: он делал героев рассказа несколько добродушнее. Как будто бы нам надо желать, чтобы исполнитель был злее. Тогда-то сатира, заложенная в тексте, звучала бы ярче, убедительнее, острее… Так? Нет, не так.
Не зря я написал тут это «как будто бы». На мой взгляд, и у самого Зощенко был еще третий план, третий пласт под первыми двумя. И третий пласт — есть доброта автора, которая заставляет его грустить над недостатками его современников. Именно от искреннего и неистребимого желания видеть своих сограждан добрыми, лишенными тех недостатков, которые высмеяны в рассказе, взялся за перо Зощенко. Потому и доброта Ильинского не мешала, а помогала его интерпретации рассказов этого «страшного» автора.