Командированный внимательно разглядывал люстру, лепные украшения всех ярусов, занавес и прочее… Тут оркестр заиграл увертюру. Командированному музыка понравилась, и он вместе с остальными зрителями похлопал оркестру. Затем раздвинулся занавес. Начался балет. Сперва танцы занимали нашего новичка. Но вскоре ему надоело, что все время танцуют. И он обратился к старичку соседу:
— Папаша, а неужели все так и будут плясать? Никто нам ничего не споет, не расскажет?
Владимир Иванович Немирович-Данченко вежливо ответил:
— Это балет. Здесь только танцуют и никогда не поют и не рассказывают.
Не успел великий режиссер закончить свою фразу, как толпа санкюлотов на сцене запела известную песню французской революции «Са ира!».
Тогда командированный повернулся к Немировичу и спросил:
— Что, папаша, тоже первый раз в театре?..
Московский режиссер И. А. Донатов всю жизнь носил большую бороду, и этот факт послужил основанием для забавного диалога между К. С. Станиславским и В. И. Немировичем-Данченко.
На генеральной репетиции с публикой в Художественном театре оба великих основателя МХАТ а были за своим режиссерским столиком в восьмом ряду. Кончался антракт. Публика рассаживалась по местам. Донатов, проходя, раскланялся с Немировичем. Тогда Станиславский спросил:
— Владимир Иванович, кто этот господин с бородой?
— Это режиссер Донатов, — ответил тот.
— Что за чепуха! — начал было Станиславский. — Разве бывают режиссеры с борода… Хотя… да…
Когда в Художественном театре молодежь показывала свои спектакли старикам, после окончания исполнители обступали корифеев театра, выпытывая их мнение.
Тут В. И. Качалов всегда бывал благодушен.
— Пп-по-моему, вы очень хорошо играете… Мягко так, тонко, — говорит он кому-то из исполнителей.
— А я, Василий Иванович?
— П-по-моему, и вы хорошо.
— А я?
— И вы… т-тонко так… продуманно… И вот вы хорошо играете.
— А я сегодня не играл, Василий Иванович!
— Все равно… п-по-моему, очень хорошо.
Актер Топорков лечился у зубного врача, и тот вставил ему золотую коронку. Топорков дал этому врачу билет на спектакль, в котором играл главную роль. Встретившись с дантистом после спектакля, актер спросил его о впечатлении.
Врач ответил:
— В бинокль из восьмого ряда ее можно увидеть.
— Кого — ее?
— Коронку!
Ольга Леонардовна Книппер-Чехова прожила более 90 лет и отличалась весьма живым нравом. Актер МХАТа В. В. Лужский назвал ее так:
— Беспокойная вдова покойного писателя.
В Москве был такой театральный директор — Игорь Владимирович Нежный. В начале тридцатых годов он был во главе Мюзик-холла. Там шло обозрение Демьяна Бедного «Как 14-я дивизия в Рай шла». Однажды автор пьесы сидел в кабинете директора и был свидетелем, как И. В. Нежный круто распекал своего нерадивого сотрудника. Когда тот ушел, Демьян сказал:
— Я вижу, что ты такой же Нежный, как я — Бедный…
В Театр сатиры принесли пьесу, в которой была такая ремарка:
БОРИС: Прощайте>же, друзья.(Уходит, уезжает затем в Киев, где женится, имеет трех детей и живет довольно счастливо.)
Известный в свое время комик Николай Матвеевич Плинер отличался весьма веселым характером и шутливостью. Однажды при нем некий молодой актер, не получивший прибавки жалованья, говорил:
— Нет, уйду я из этого Театра сатиры!.. Зачем мне терпеть этих хамов?.. Если они меня не ценят, я перейду в Художественный театр…
— Там тебя не возьмут, — сказал Плинер.
— Почему это меня не возьмут? — вскипел актер.
— В Художественном театре у гардеробщиков своя артель, они со стороны не берут, — невозмутимо отвечал Плинер.
В 1928 году в Москву приезжал английский фокусник Данте. Он работал в Московском мюзик-холле.
А в одном из предприятий Управления госцирками работал в то время некий администратор, носивший не менее громкую фамилию — Рафаэль.
Обоих деятелей познакомили.
— Данте, — величественно сказал гастролер.
— Рафаэль, — отозвался администратор.
Фокусник счел, что это обидная шутка на его счет, и ударил Рафаэля по физиономии.
В одном из городов на Кавказе играли «Отелло». В пятом акте, как и положено, мавр задушил свою супругу, а вслед задернул занавес, скрывающий альков. Потом он вышел на авансцену и произнес положенный в этом месте монолог… После чего снова открыл альков… И тут зрители увидели, что Дездемона лежит, приподняв голову с подушки, с папиросой в зубах, а к ней наклонился помощник режиссера с зажженной спичкой в руке…