Не все в зале знают последнее и, вероятно, самое удивительное произведение Маяковского — «Первое вступление в поэму «Во весь голос». Вся палитра его мастерства раскрывается в его стихах. Вся история его творчества изложена здесь языком поэзии.
И когда Маяковский говорил:
И мне бы
строчить
романсы на вас,—
доходней оно и прелестней.
Но я себя
смирял,
становясь
на горло
собственной песне…—
люди, далекие от поэзии, вдруг поняли: как это тяжело для поэта — становиться на горло своей песне… В зрительном зале стало еще тише, хотя тишина была, как уже сказано, полнейшей.
Поразительная вещь — эта сверхтишина, появляющаяся, только когда все без исключения присутствующие взволнованы тем, что происходит перед ними. К такой тишине всю жизнь стремятся и ораторы, и поэты, и артисты. Только немногим, очень немногим дано хотя бы раз в жизни добиться этой тишины, которая, как ни странно, показывает предельную взволнованность всей массы людей, находящихся сейчас здесь…
Маяковский читал:
Мой стих
трудом
громаду лет прорвет
и явится
весомо,
грубо,
зримо,
как в наши дни
вошел водопровод,
сработанный
еще рабами Рима.
И в зале прошел чуть слышный шорох: как будто люди провели своими собственными ладонями по шершавой поверхности каменных громад, двадцать веков назад сложенных в многоярусные акведуки, и это словно дало возможность всем присутствующим явственно представить себе прочность и крепость поэтова слова…
Надо было в течение двадцати лет быть первым поэтом своей страны, чтобы иметь право сказать так, как сказал Маяковский:
…Парадом развернув
моих страниц войска,
я прохожу
по строчечному фронту…
Какую чистоту надо ощущать в общественной своей жизни, чтобы сметь произнести это посвящение:
…И все
поверх зубов вооруженные войска,
что двадцать лет в победах
пролетали,
до самого
последнего листка
я отдаю тебе,
планеты пролетарий.
Презрительно опустив книзу углы губ, поэт говорит:
Мне наплевать
на бронзы мпогопудье,
мне наплевать
на мраморную слизь.
Сочтемся славою —
ведь мы свои же люди,—
пускай нам
общим памятником будет построенный
в боях
социализм…
По быстрому и короткому движению, которое опять прошло по зрительному залу, начавшись в первом ряду и дойдя до последнего, можно понять: простые люди, никогда не читавшие Горация, не помнящие, и наш Пушкин вслед за гордым римлянином утверждал неотъемлемое право великого поэта на памятник, — эти люди не колеблясь признали за Маяковским право от памятника отказаться. ведь праву отказа монумента должно предшествовать право на самый монумент!..
Маяковский кончил читать. Он опустил голову и подчеркнуто спокойной походкой направился к стулу — за пиджаком.
Аплодисментов не было. Была все та же сверхтишина, которая появилась в самом начале чтения. Если это возможно, тишина стала даже еще явственнее, еще глубже. Прошло примерно с минуту, когда начались рукоплескания. Надо ли говорить, что это была овация?
Опытные ораторы и артисты знают: вот такая пауза перед аплодисментами — она и есть высшая и, конечно, редчайшая степень успеха…
…Аплодисменты разбудили меня. В действительности аплодировали совсем не бурно. На деле было так: скучный лектор кончил свою беседу, и ему вяло хлопали. Все остальное мне только приснилось.
Впрочем, не все. Много лет тому назад, 25 февраля 1930 года, я слышал выступление Маяковского на открытии клуба работников искусств в Москве. Именно тогда он первый раз прочитал «Вступление в поэму «Во весь голос». И тогда все произошло почти как здесь описано. Лично я за всю мою жизнь не знаю впечатления от искусства более сильного, чем тогдашнее выступление Маяковского.