Однажды я собрался куда-то поехать летом. Пригласил и Михаила Афанасьевича. Мне казалось, что я еду в очень красивое место. Булгаков вяло ответил, что он был там и
ему не понравилось. Больше мы о том не говорили.
Но вскоре появился кто-то из друзей. Я стал уговаривать вновь пришедшего ехать со мной и горячо расхваливал предстоящую поездку. Тогда Михаил Афанасьевич сказал с великолепно наигранной завистью:
— Даст же бог такое красноречие! Мне даже захотелось туда поехать. А ведь я-то знаю, как там скверно…
Через несколько лет судьба свела нас в одном доме: мы стали жить в смежных подъездах писательского дома в Нащокинском переулке (ныне улица Фурманова). К тому же, помимо старых приятельских отношений, у нас появилась еще одна причина для частых встреч: пасынок Михаила Афанасьевича — Сережа Шиловский (ему было лет восемь) подружился с моим пасынком Алешей Баталовым (а Алеше исполнилось шесть лет). Мальчики вместе гуляли и играли. Булгаков, очень трогательно друживший с Сережей, часто заходил к нам вместе с ребенком. И мне приходилось навещать квартиру Булгаковых. И тут, конечно, много было говорено о литературе, искусстве…
Булгаков был поразительно деликатен и очень хорошо воспитан. Он, не стремясь к тому, производил впечатление какого-то чуда по обаянию и доброжелательности. В том случае, конечно, если не «зажимался» из-за присутствия неприятных ему и грубых людей. А так как в моем общении с ним не было никаких размолвок, конфликтов и вообще никаких поводов к охлаждению, то встречи с Михаилом Афанасьевичем всегда были для меня большой радостью. Я старался поведать ему, великому знатоку смешного, что- нибудь, что могло бы заставить его посмеяться. Он не оставался в долгу…
Я всегда считал Булгакова, который был на десять лет старше меня, удивительно одаренным мастером во многих литературных жанрах и не скрывал от него своего мнения. Такая «расстановка сил» сказывалась, конечно, и на характере наших отношений, наших бесед. Но Михаил Афанасьевич совершенно не умел чваниться: его вежливость создавала у человека впечатление, что он, собеседник, не менее умен и одарен, чем сам Булгаков: так строил свои реплики Михаил Афанасьевич, такая в нем была учтивость.
Разумеется, я гордился вниманием, которым меня удостаивал сам
казалось, что самая внешность Булгакова симпатичной: светлый блондин выше среднего и быстрый в движениях, с серыми глазами, ко замечали вокруг и отражали все, что соверша душе их владельца, Михаил Афанасьевич одевался опрятно. Это был студент десятых наше века, юноша из «приличной» интеллигентной семьи, который повзрослел, но не забыл манер тех годов. Да и лексика его устной речи была несколько старомодной. В этом сказывалась ирония. Потому что, если наряду со старинными речениями возникали вдруг современные словечки, они звучали особенно смешно и сатирично.
Да, Булгаков был не похож ни на кого. И не только по внешним манерам, но и по отношению к жизни, к действительности. По своему творчеству.
Часто приходится встречать литераторов, которые непо на авторов собственных произведений: в такой мере сдержанны или искательны, вооружаются искусствен весельем или, наоборот, являют себя миру надменны небожителями. И это в то время, как их опусы произ совсем другое впечатление.
А вот Михаил Афанасьевич очень похож был на свои сочинения. Та поразительная легкость и живость фантазии, которой отличаются все его рассказы и пьесы, буквально "изливалась из него. Он фантазировал в вашем присутствии, рассказывая о своих впечатлениях. А впечатлений непосредственных, недавних, вот сегодняшних, у Булгакова йсегда было очень много. Тут он напоминал мне только Одного человека: Илья Ильф так же жадно наблюдал за ^ем, что делалось и случалось вокруг него. Ильфа мы называли «зевакой», ибо он мог часами наблюдать уличный скандал или репетицию симфонического оркестра, футболь матч или заседание в Арбитраже. И потом с воодушевлением все это не только рассказывал, но даже разыгрывал в лицах…
и Михаил Афанасьевич, передавая свои похождения или Соображения, оставался литератором: он не играл, а пи- устные рассказы. Но без своей оценки событий Булгаков никогда не рассказывал; правда, чаше эта оценка воз-!№кала не в отдельных фразах, а сквозила в самом изложении фактов. И это-то было самое интересное!..