Это положение усугублялось еще и тем, что полемическая интонация самого Маяковского (как и всех футуристов) была принципиально резкой. Надо вспомнить, что футуристы начали с предложения «выбросить Пушкина с корабля современности». Если так говорилось о Пушкине, то что же перепадало на долю живых противников в литературе?.. В стихах Маяковского мы находим ряд самых язвительных оценок его современников. Но эти зарифмованные нападки — ничто по сравнению с устными эпиграммами нашего поэта.
А кто из людей моего поколения не помнит, как устраивал Маяковский так называемую «чистку поэтов» в Большой аудитории Политехнического музея?.. Это означало, что при переполненном зале Владимир Владимирович будет критиковать 20–30 собратьев по перу. Критиковал он запальчиво, с издевкой, со свойственным ему остроумием. Вопрос о том, насколько он был прав в оценке того или другого поэта, мы подымать здесь не станем. Но легко себе представить, как же реагировали критикуемые. И как они отвечали в адрес Маяковского при любом удобном случае.
А случаев было много: и на диспутах, и в редакциях, и в печатных органах всегда можно было ответить Маяковскому встречной критикой. Тем более что весь строй стиха у самого Маяковского, вся его поэтика и идеология были столь новы, оригинальны, неожиданны и потому иной раз непонятны в прямом смысле…
Помню диспут в той же Большой аудитории Политехнического музея с редактором журнала (словно бы «Печать и Революция») В. И. Полонским.
Маяковский задористо нападал на Полонского за его политику в редактируемых им изданиях. В сущности, точка зрения Владимира Владимировича была верной. Он говорил, что Полонский превратился из руководителя журнала, который куда-то должен вести своих читателей и сотрудников, в холодного «скупщика литературы». Но несдержанность выражений и запальчивость тона вместе с не слишком хорошо обдуманными доводами заставили слушателей почти совсем перейти на сторону Полонского, который защищался и умело (в смысле ораторском) и корректно.
В антракте я зашел за кулисы и, не смея обратиться к самому Маяковскому, сообщил О. М. Брику и о своем впечатлении, и о настроении зала. Брик тут же пересказал Маяковскому мои слова. И во втором отделении поэт вел себя сдержанней, пытался пояснить для публики свою точку зрения более развернуто. Это произвело известное впечатление, однако полностью симпатий зала не вернуло…
Общеизвестно, что наряду с преданными поклонниками были у Владимира Владимировича и такие же стойкие противники, даже ненавистники… Так, например, существовал в те годы странный человечек, носивший непонятный псевдоним. Он называл себя «Альвек». (Впоследствии он писал слова для песен и романсов; главным образом, подтекстовывал готовую музыку; его перу, например, принадлежат «бессмертные» слова: «Утомленное солнце нежно с морем прощалось…») Этот Альвек посещал все вечера Маяковского и по нескольку раз на протяжении вечера выскакивал с осуждающими репликами.
Впоследствии Владимир Владимирович, перед тем как начать выступление, спрашивал своих администраторов:
— Альвек пришел? Значит, можно давать третий звонок!..
Были еще и хулители литературные и политические и, если можно так выразиться, «эстетические» противники поэта. Понятно, почему именно Маяковский вызывал такие страсти: в его стихах, в его выступлениях концентрировалось целое мировоззрение — революционное и в социальном и в эстетическом смысле. Освистать Маяковского можно было ничего не опасаясь. А в сущности, это означало бурный и открытый протест против советского строя.
Сколько я знаю талантливых и умных людей, которые теперь с горечью признаются, что проморгали Маяковского— то есть при жизни его не поняли, какое это колоссальное явление, какой талант… Почему же? Да потому, что, скажем, весь строй «скромного и вдумчивого искусства» Художественного театра был противопоказан Маяковскому. Он писал о МХАТе: «Тети Мани и дяди Вани сидят на диване». А мхатовцы искренне полагали, что повадки и строй поэзии Владимира Владимировича нескромны. И были, разумеется, правы, со своей узкой точки зрения. Только один Качалов дружил с Маяковским, читал его стихи и пропагандировал среди своих единомышленников творчество Владимира Владимировича.
вернемся к выступлениям Маяковского. Однажды я слышал, как Владимир Владимирович, очевидно не желая всерьез говорить на тему собрания, произнес речь-фелье как мы бы теперь сказали.