Нелишне отметить, чтo пели "народные рапсоды". Историк Н.И. Костомаров (1817-1885) доказывал, что поэт, музыкант и нищий философ Григорий Саввич Сковорода (1722-1794) "был лицо народное", и «странствующие слепцы усвоили его песни; на храмов праздник на торжище нередко можно встретить толпу… окружающую группу этих рапсодов и со слезами умиления слушающих "Всякому граду свой нрав и права"».
Некоторые песни Сковороды вошли в сборники народных песен анонимно. По некоторым сведениям, Сковорода был масоном или, во всяком случае, находился под сильнейшим влиянием немецкого философа-мистика Якоба Бёме (1575-1624), труды которого перевел на свой, смешаный русско-малороссийский язык. Как писал архиепископ Филарет, эти произведения Бёме "навеяли нечистую пыль на его (Сковороды. – С. Д.) душу". Вл.Д. Бонч-Бруевич считал украинского философа одним из главных теоретиков "духовных христиан"15.
* Подробно о нем см.: Дудаков С.Ю. История одного мифа. М., 1993. С. 56-60.
Ну, а как прослеживается пресловутая связь между "союзом нищих" и евреями в рассказе Паустовского? Прежде всего – место! Действие происходит в еврейских местечках, где на синагогах приколочены деревянные звезды Давида (Моген Довид), а тайная встреча "дедов" происходит в корчме старого еврея Лейзера – ну прямо съезд мировых заговорщиков в духе Гёдше, Шабельской или Вагнера. И еще одна любопытная деталь: в еврейском местечке по заросшим мхом крышам домишек разгуливали козы – оказывается, Марк Шагал не фантаст…
Загадка Афанасия Фета Война 1812 года – это не только слава России. Это еще и некий рубеж, пожалуй, культурный взрыв. Сколько военнопленных французов осталось в России? Никто не считал. Но у очень многих российских господ тогда появились гувернеры-французы, уцелевшие от кораблекрушения, называемого наполеоновскими войнами. Случалось, однако, что из заграничных походов русские офицеры привозили себе жен. Так, дворянин Афанасий Шеншин, имевший странное отчество Неофитович (от греч. пео-phytos – новообращенный, которым мог быть перешедший в православие выкрест), во время марша русских войск на Париж в буквальном смысле слова умыкнул прекрасную еврейку у мужа. В России она родила мальчика – в будущем известного поэта. Все было хорошо: мальчик носил фамилию Шеншин, но когда в результате доноса выяснилось, что он родился до заключения его родителями официального брака, Афанасию Афанасьевичу Шеншину (1820-1892) пришлось превратиться в Фета. Всю сознательную жизнь он боролся за возвращение родовой фамилии. В конце концов великий князь Константин Константинович (тоже известный в свое время поэт К. Р.) помог учителю вернуть отцовскую фамилию:
А. Жемчужников
Фет был крайне правым публицистом, писал для катковского "Русского вестника", порицал "за вольности" студентов и евреев. Женился по расчету на Марии Петровне Боткиной сестре миллионеров-чаеторговцев, был рачительным хозяином, умел считать копейку и очень сдержанно отнесся к реформе 1861 г. (Относительно недавно появилась весьма хвалебная статья о хозяйственной деятельности Фета16.) Те, кого это интересовало, знали, что поэт еврейского происхождения. Но документы? Фет тщательно скрывал свои корни. Правда, в Германии встречался с родственниками по материнской линии…
Вероятнее всего, любопытство подвигло Николая Николаевича Черногубова (1873-1942),
"человека особенного, не на каждом шагу встречающегося", проникнуть в тайну происхождения поэта. Будучи хранителем Третьяковской галереи, он через художника и коллекционера Илью Остроухова, родственника жены Фета (т. е. Боткиных), выяснил следующее: "…отец Фета, офицер русской армии двенадцатого года Шеншин, возвращаясь из Парижа через Кенигсберг, увидел у одной корчмы красавицу еврейку, в которую влюбился. Он купил ее у мужа, привез к себе в орловское имение и женился на ней. Не прошло несколько месяцев, как она родила сына, явно не от Шеншина, который и стал впоследствии знаменитым поэтом, взявшим в качестве псевдонима фамилию матери. Отцу стоило больших усилий усыновить его, что удалось лишь много лет спустя благодаря связям. Официально считалось, что Фет – законный сын Шеншина. Что он был сыном кёнигсбергского корчмаря, было секретом полишенеля, но сам поэт это категорически отрицал". Однако объективных доказательств, что он сын Шеншина, противного не существовало.
Черногубов задался целью их добыть. Заручившись рекомендациями Остроухова, он отправился к нелюдимому Фету в имение, сумел снискать его полное доверие и прожил там целое лето. Старик не подозревал, с какой целью поселился у него этот милый, с приятным вкрадчивым голосом и пушистыми русыми усами остроумный человек.
Он бывал у Фета и после еще не раз, был даже в день смерти Афанасия Афанасьевича и присутствовал на его похоронах. Черногубов знал, что в спальне поэта, под подушкой, лежит конверт с надписью "Вскрыть после моей смерти", что и было сделано родными без посторонних, после чего конверт положили в гроб, тоже под подушку. У Черногубова хватило духа достать конверт и ознакомиться с его содержанием. То было письмо матери поэта, на конверте он прочел те же слова: "Вскрыть после моей смерти". "Фет не был Шеншиным и больше его не интересовал…"17.
Н.Н. Черногубов опубликовал весьма пространный очерк о происхождении Фета, но ни разу не обмолвился о его еврейском происхождении, в то же время сообщая об этом своим знакомым. О покупке жены отцом Фета читаем: "Знакомые и дворовые Шеншина говорили мне, что жену свою Елизавету Петровну он купил за сорок тысяч рублей у ее мужа"18.
Легенда о письме матери с некоторыми вариациями кратко пересказана в книге И.Г.
Эренбурга "Люди, годы, жизнь" (место действия не Кенигсберг, а Гамбург).
Просветил Илью Григорьевича племянник поэта Пузин: "…Фет завещал похоронить письмо вместе с ним, видимо, хотел скрыть от потомства правду о своей яблоне"19.
Серьезный исследователь творчества Фета Борис Яковлевич Бухштаб назвал сущим вздором сведения о купленной шинкарке. Возможно, полагал он, это следствие того, что И.-П. Фет шантажировал бывшую жену, требуя денег за развод. Достоверно лишь то, что семьи Фетов, живших в Германии, поддерживали отношения с Шеншиными20.
Есть несколько, на мой взгляд, неординарных свидетельств о жизни Фета. Например, один из биографов иронически заметил, что Фет считал себя русским и «оборонял свою национальность от неметчины (!) умно и деятельно. Занимался физическим трудом, на собственноручно изготовленном станке точил шахматные фигуры. Был уверен, что, если разорится, сумеет себе заработать хлеб "пятью ремеслами"»21. И еще: мать Фета оставила в Германии дочь Лину (Каролину), которая приезжала в Москву для встречи с матерью и братом и прожила в родовом имении Шеншина Новоселках почти год, а затем вернулась в Дармштадт. Дальний родственник Шеншиных Александр Павлович Матвеев (1816-1882), профессор Киевского университета, известный специалист по женским и детским болезням, автор одного из первых в России руководств по акушерству, будучи в командировке в Германии, познакомился с Линой, влюбился и сделал предложение. Правда, и в этой истории много неясного, много неточностей и путаницы, в частности с городами (Дармштадт, Кенигсберг); род занятий настоящего отца Фета – корчма или городской совет?..