Фальк вышел из комнаты, а я сказала гостям: "До свидания. Он больше не будет показывать"» (Щекин-Кротова А.В. Лирические комментарии. Цит. по: Левина Т.
Роберт Фальк. М., 1996. С. 56. Примеч.). 2 марта Я выискиваю евреев из самых разнообразных источников. Довольно часто мной движет инстинкт, интуиция. Документов у меня под руками нет, больших библиотек тоже, архивы в России. За каждым "пуком" обращаюсь к Толе Рубашеву, да хранит его Господь. В принципе мне нужны сотрудники – несколько молодых, но знающих людей.
Даже вообразить трудно, где их можно найти. Я уже не говорю о средствах. Но моих глаз и моей памяти, конечно, никто не заменит.
Вот маленькая новелла из Костромы. Ее прославленный красивейший собор – церковь Воскресения на реке Дебре. Построена в 1652 г. на средства богатого костромского купца Кирилла Григорьевича Исакова. Его называют негоциантом – он вел торговые дела с Англией. Торговля была, выражаясь современным языком, батальная, т. е. средневековая, обменная. Традиционный товар России: пенька, воск, лес, меха – в обмен в числе других товаров на дорогую краску, доставляемую из колоний. Больше всего в России ценили голубую краску индиго, ввозимую из Индии. Цена ее была баснословной – бочонок золота приравнивался к бочонку индиго. Легенда гласит, что однажды Исаков по ошибке вместо бочонка краски получил из Англии бочонок золота. По законам жанра, честный купец сообщил о происшествии в Альбион и спросил, что делать с присланным по ошибке товаром. В ответ его лондонский корреспондент попросил Исакова употребить золото на богоугодное дело. Так на средства не то англичан, не то Исакова была выстроена красавица-церковь. То, что в легенде есть зерно правды, ясно из барельефов собора, где изображены лев и единорог – геральдические звери английского герба. Изображение их на центральном фасаде главного входа служит весомым аргументом в пользу такого предположения (см.:
Масленицын С. Кострома. Л., С. 30). Меня интересует лишь история купца с неординарной фамилией Исаков. С именем его все "нормально", но в отчестве тоже чувствуется иной говорок. Вспомним купцов Исаевых и Григорьевых, выкрестов, живших приблизительно в это же время в Мещанской слободе Москвы. Что же касается торговли с Англией, то во времена Ивана Грозного ее вел некий купец Юдин. 21 марта
[Не вошедший в книгу фрагмент]: В защиту Михаила Михайловича Филиппова выступил сам Дмитрий Иванович Менделеев, доказавший на страницах "Санкт-Петербургских ведомостей" полную некомпетентность "А.Т.": «То, что я прочел в статье "Нового времени", содержит в действительности не "научный разврат", а научную белиберду, и как она связана с именем покойного М.М. Филиппова, от которого я ничего подобного никогда не слыхал и с которым всегда беседовал с большим удовольствием, мне совершенно неясно… для меня остается совершенно неясной связь между белибердой статьи г. А. Т-а и кончиной человека, который, по моему мнению, оставил о себе добрую память у всех, кто его знал» (цит. по: Филиппов Б.М.
Тернистый путь. М., 1969. С. 164). Для нас интересно то, что великий химик, будучи еврейского происхождения, тщательно им скрываемого, был бытовым антисемитом, что, как видим, не мешало его дружеским отношениям с воинствующим филосемитом. Об этой стороне жизни Д.И. Менделеева мало известно, но, кажется, именно сейчас пришло время поговорить об антисемитизме части русских профессоров, знакомых нам по романам П.Д. Боборыкина (1836-1921).
Один из мемуаристов, поступивший в 1876 г. в Петербургский университет, вспоминал, что лекции профессора-экономиста Эдмунда Романовича Вредена (1835-1891) – чьи взгляды, пожалуй, легко вписались бы в современную эпоху – представляли собой не разбор экономических теорий, а рассказ анекдотов о "жидах", в частности о Марксе и Лассале, которых он иначе, как жидами, плагиаторами, нулями и разрушителями всего созидаемого, не называл. Когда однажды один из студентов спросил профессора: "Ну, а еврей Давид Рикардо?" – то, естественно, ответа не получил. И далее: «…С профессором Вреденом соперничал по части юдофобства знаменитый химик Д.И. Менделеев. По поводу нанесенного студентом Коганом-Бернштейном оскорбления бывшему министру народного просвещения Сабурову во время университетского акта, Менделеев разразился на лекции следующей филиппикою: "Будучи студентом, я и мои товарищи посещали часто галерку Александрийского театра, где занимали всегда одни и те же места. Но вот мы стали чувствовать около себя на галерке дурной запах. Оказалось, что к нам присоседился студент по фамилии Коган. Коганы всегда распространяют вокруг себя дурные запахи"… Какое впечатление должен был произвести этот монолог… на студентов-евреев – нетрудно себе представить» (Кауфман А.Е. За много лет // Еврейская старина. СПб., 1913. Т. VI. С. 214).
В редакции "Русского еврея", где был рассказан этот эпизод, больше всех возмущался профессор Николай Игнатьевич, он же Hoax Исаакович, Бакст (1842-1904):
"И вот что возмутительно, – волновался по этому поводу Бакст, – ведь сведущие люди уверяют, что Менделеев – соплеменник Коганов, что его предок – быть может, Мендельсон – попал в Сибирь, а сам он родился, как известно, в Иркутске!..
Отчего бы… не попытаться… запросить по этому поводу иркутского раввина?
Пусть бы порылся в старых метрических книгах. Нелишне поскаблить наших жидоморов, в жилах которых течет еврейская кровь" (Там же. С. 333). К своему счастью, уважаемый Николай Игнатьевич не читал пресловутого письма своего кумира А.И.
Герцена к Н. Огареву. Напомню, что в письме Бакст "пребывал" в одном ряду с пердоносными и сопливыми семитическими "муранами". Как бы реагировал на это Бакст? (О еврейском происхождении Д.И. Менделеева см.: Philo Lexicon-Handbuch des judischen wissens. В., 1935. P. 452. Обратим внимание на то, что лексикон вышел после прихода нацистов к власти.) Великий физиолог Илья Фаддеевич Цион (1842-1912) был прав, когда утверждал, что происхождение ровным счетом ничего не стоит. Тот же Кауфман привел, как он уточняет, далеко не полный список иудеев-юдофобов. При этом он, как и московский раввин Л.С. Минор, считал, что многие крестившиеся евреи или люди, в чьих жилах течет толика еврейской крови, остались верными друзьями своего народа. Я же продолжу рассказ о профессорах-антисемитах. И здесь никак не обойти колоритнейшую фигуру физиолога И.Ф. Циона.
Биография Циона изучена недостаточно, в ней много лакун и путаницы, относящихся к разным периодам его жизни.
Отец Циона, по имени Пинхас, по некоторым данным, родился в местечке Витебской губернии; в отрочестве был схвачен "хапунами" и перевезен в глубинку империи, в деревню, где до призыва в армию в течение трех лет находился в услужении у крестьян. Своих родителей Пинхас больше не увидел. Работая мальчик тяжело, почти забыл свое еврейство, но ни за что не хотел креститься. Затем попал в Казань и, несмотря на сопротивление, был насильственно крещен. Окончил унтер-офицерскую школу (для фельдшеров?) и, будучи одаренным человеком, быстро продвинулся по службе. Отслужив 25 лет, он вышел в отставку в офицерском чине (поручиком?).
Поселился в Саратове, где был чиновником судебной палаты. Свое еврейское прошлое он начисто забыл, хотя не стал, как многие выкресты, юдофобом. В это время в Саратове разыгралась кровавая драма: евреев обвинили в ритуальном убийстве.
Атмосфера последних лет царствования Николая I была удушающая. Во время суда он пережил духовный кризис и вновь обратился к иудаизму, послав прошение в Синод и указав на насильственное крещение. Суд тянулся три года, но в прошении ему было отказано. Все близкие думали, что дело кончится ссылкой в Сибирь. Но наступили благословенные времена Александра Освободителя, и ему наконец-то разрешили вернуться к своей вере. Я уже упомянул, что таких случаев было несколько. Из Саратова он переехал в Самару, где женился на дочери резника (шойхета). Тесть стал обучать его иудаизму. Через год у него родился сын Илья. Эта святочная история, сообщенная в книге биографа его сына Ш.Л. Цитрона, имеет один недостаток. Саратовское дело началось в 1850 г., а будущий физиолог родился в 1842 (Цитрон Ш.Л. За занавесом. Вильно, 1923. Т. 2. С. 175-188).