Встречаются люди, особенно пожилые, которые идеализируют прошлое, говорят о «старом добром времени» и т. д.
(«О tempora! О mores!» — О темпора! О морес! — О времена! О нравы! — лат.).
Грустно бывает думать об ушедших годах, особенно если эти годы прожиты не так, как можно было, и не так, как должно было.
Эта склонность психологами объясняется вытеснением — отбрасыванием сведений, имеющих отрицательную эмоциональную окраску.
Жалобы на новые времена и молодежь — не новость.
Сократу приписывают слова: «Нынешняя молодежь привыкла к роскоши, она отличается дурными манерами, презирает авторитеты, не уважает старших, дети спорят с родителями, жадно поглощают пищу и изводят учителей».
В древнеегипетском папирусе написано: «Мир сильно изменился, каждый хочет писать книги, и дети не слушаются своих родителей».
Надо полагать, что и в будущем будут такие ссылки на «прошлые и хорошие времена».
Японская пословица гласит: «Лягушка не должна забывать, что сама была головастиком».
Иногда нельзя понять некоторых людей, которые говорят, что должны были родиться пораньше, попозже, жить в другую пору.
Напомним слова Лихтенберга: «Нельзя быть более счастливым чем тогда, когда нас охватывает мощное ощущение того, что живешь именно в этом мире и именно в это время».
Поэт Александр Кушнер хорошо сказал: «...Времена не выбирают. В них живут и умирают». Каждый должен решить для себя на виду у других и в ответе перед другими — перед временами, как жить достойно.
В адрес человека, которого не очень любят, на Востоке говорят: «Желаю тебе жить во времена больших перемен».
Доверяя молодым, нельзя требовать, чтобы они все делали безошибочно. Совершенные ошибки помогают талантливому человеку многое понять (см. с. 102). Конечно, нельзя доводить это до абсурда, считая, что человек может всегда ошибаться.
Отдельные личности, как иногда определенная часть общества, не сразу воспринимали произведение искусства. Приведем примеры.
Знаменитый В. В. Стасов, писавший о «беспредельном доброжелательстве», которое он полно проявлял к новаторским замыслам Мусоргского, Римского-Корсакова, Бородина и др., тем не менее называл импрессионистов12 «членовредителями и палачами искусства», обвиняя их в формализме и в том, что они создают будто бы «искусство для искусства». Роден, по его мнению, создавал лишь «отвратительные кривляния и корчи», «Олимпию» Мане он называл гадкой, ничтожной. Прошло время, и эти картины любимы миллионами людей во всех странах. Значит, в полотнах, казавшихся В. В. Стасову пустыми и бессодержательными, были и содержание, и чувство, и что-то нужное людям, отчего они их сохранили.
Современник Рембрандта неодобрительно отзывался о том, что рисунок художника, на котором, по его убеждению, «было видно мало или даже ничего не было видно», был куплен за 30 скудо— цену, показавшуюся «критику» чрезмерно высокой. А. А. Сидоров, рассматривая эти якобы «небрежные» работы, показывает, что одни легкие наброски — «это как бы мелодия», а в других листах «графический язык Рембрандта — это целый симфонический оркестр».
Формы и дух 9 симфоний Л. Бетховена были новы и несимпатичны музыкантам, воспитанным на Гайдне и Моцарте. Знаменитый композитор К. М. Вебер в 1806 году писал: «Г. Людвиг Бетховен может с порядочным успехом сочинять вариации, но писать симфонии ему отдумать надо, ибо набор диких аккордов симфонии еще не составляет».
И это о симфонии, которая положила «предел» симфонической музыке, снова слив ее со словом.
Правильно сказал 3. Кодай: «Недостаточно поставить Бетховена перед массами. Необходимо научить их, как дойти до него».
Как-то Шуберт сказал, что много воды утечет в Дунае, прежде чем полюбят и поймут бетховенские творения.
Р. Роллан говорил о музыке Бетховена, что она никогда не была для него абстрактной мудростью. «Благодаря ее чарам, — писал он, — в мои жилы вливалась свежая, новая кровь. Она проникала в тело, просачивалась во все поры и становилась моей плотью и моей мыслью».
Для большинства современников Бетховена музыка последних квартетов оказалсь «китайской грамотой» (см. с. 368).
«В восемьдесят лет я обрел новую радость в Бетховене, и Большая фуга кажется мне теперь — так было не всегда — совершенным чудом... Это абсолютно современное сочинение, которое всегда будет современным», — восхищался И. Ф. Стравинский.
Мы говорим, искусство должно быть понятно народу, имея в виду то, что искусство должно быть понято народом. Не искусство нисходит до понимания, а массы поднимаются к пониманию искусства.