В „Потёмкине“ было просто. Патетическая форма была одновременно патетична и в действии. Содержание и форма соответствовали друг другу»[78].
Если вернуться теперь к титру «Матери и братья, пусть не будет различия и вражды между нами!», то мы сможем признать: «социально-монументальное» сострадание, пережитое зрителем, делает убедительной и действенной «интеллектуальную тезу» митинга на Одесском молу – призыв к Терпимости, Равенству, Свободе.
Обратимся теперь к названию третьего акта «Потёмкина». О чем и к кому взывает погибший Вакулинчук?
Сам образ взывающего мертвеца имеет множество толкований. Он известен еще из ветхозаветной истории первого братоубийства: «И сказал Господь Каину: где Авель, брат твой? Он сказал: не знаю; разве я сторож брату моему? И сказал: что ты сделал? голос крови брата твоего вопиет ко Мне от земли» (Быт. 4:9-10).
Обычно этот вопль трактуется как требование мщения – наказания убийцы ради восстановления справедливости.
Такое понимание голоса невинно убиенных жертв перешло в Новый Завет. Один из самых ярких примеров – из «Откровения Иоанна Богослова»: «И когда Он снял пятую печать, я увидел под жертвенником души убиенных за слово Божие и за свидетельство, которое они имели. И возопили они громким голосом, говоря: доколе, Владыка святый и истинный, не судишь и не мстишь живущим на земле за кровь нашу?» (Откр. 6:9-10).
На той же идее восстановления справедливости по воплю жертв основаны трагедии мести елизаветинской Англии. Показательно, что Достоевский в романе «Униженные и оскорблённые» подчеркнул именно братоубийство – Каинов грех – как основание для мести: «В трагедии В. Шекспира „Гамлет“ призрак датского короля, злодейски умерщвленного братом, является сыну, принцу Гамлету, взывая о мщении».
В сознании европейцев это выражение укоренилось в более обобщенной пословице: «Мертвые через своих потомков взывают к справедливости».
В ХХ веке образ мертвых, взывающих к живым, претерпевал различные модификации и переосмысления. Одну из них – в творчестве Андрея Платонова – отмечают Е. И. Колесникова и Н. С. Цветова в статье «Художественная эсхатология советской литературы (А. Платонов и М. Булгаков)»: «Наиболее интересным в этом отношении, по нашим представлениям, является военный рассказ Платонова „Взыскание погибших“, в котором писатель продолжает художественно иллюстрировать семантические смещения христианских понятий, терминов, об опасности которых в свое время предупреждал Павел Флоренский. Платонов выносит в заглавие название Богородичной иконы „Взыскание погибших“, употребляя его в отличном от православного смысле, хотя истинного значения он не мог не знать, поскольку одна из чудотворных икон с таким названием находилась в Воронеже и, вероятно, Платонов был знаком с рассказами о чудесах, которые совершались по молитве этой святыне.
Древнерусское слово „взыскивать“ имеет первоначальное значение „находить, спасать“, и именно эта семантика и используется в названии иконы. Но писатель сразу же задает свой аспект восприятия данного выражения – рассказу он предпосылает эпиграф – „Из бездны взываю. Слова мертвых“. Мертвые взывают к живым. Просьба их не о молитве, а о памяти. Они взыскивают с них за свою смерть. У Платонова есть строчка в стихах: „Мертвый жизни не простит“.
В рассказе под влиянием эпиграфа слово „взыскать“ приобретает сугубо современное значение – „востребовать“. Итак, мертвые требуют с живых во имя справедливости сохранить о них память. Выполнение этого требования становится одним из условий будущего возможного воскресения. Несмотря на то, что мертвые находятся в бездне, они просят не о спасении, они просят о памяти»[79].
Иначе видит смысл выражения Виктор Астафьев в «Пастухе и пастушке»:
«Мертвые взывают к милости!»
И совершенно иную трактовку образа взывающих мертвых предлагает Вальтер Беньямин в предсмертных заметках «О понятии истории» (или «Тезисы о философии истории», 1940).
Поэт и философ Александр Скидан сформулировал позицию Беньямина так:
«Не ради будущего мы в настоящем что-то делаем, а производим чистый жест, обращенный в прошлое, ибо наши мертвые взывают к избавлению»[80].
Для меня, признаться, было неожиданностью, что такое понимание образа перекликнулось с эйзенштейновским. Сергей Михайлович не мог знать эту незавершенную работу: она была оценена лишь в 1960-е годы, хотя еще в 1941 году в США состоялась ее первая публикация (на гектографе). А немецкий мыслитель, разумеется, никак не соотносил свои выводы об истории с русской революцией 1905 года и фильмом о ней. Тем более ценным становится то, что их сопоставление позволяет увидеть в новом свете третий акт «Броненосца».
79
Напечатана в журнале «Вестник Ленинградского государственного университета им. А. С. Пушкина», 2008. Цит. по: https://cyberleninka.ru/article/n/hudbzhestvennaya-eshatblbgiya-sbvetskby-literatury-a-platbnbv-i-m-bulgakbv (дата обращения: 25.09.2021).
80
Цит. по: