К счастью, самый старый монах заметил, что в крынке замерзла вода, и тогда сын Байко вызвался, вместо монастырского слуги, сбегать к колодцу на краю ярмарки и принести свежей воды для питья и умывания. Но ни слуге, ни кому-то другому не было суждено в этот день умыть лицо. Одна нога здесь, другая там — захромал Петре, шаг за шагом, хром-хром, сразу же и думать забыв, за чем его отправили, помня только о своем плане.
На крепость он сначала смотрел снизу, потому что ее башни и стены высоко вздымались прямо в центре города. Боже ты мой, наверно, аршинов пятьдесят высотой, — говорил себе потрясенный Петре, согретый непонятным теплом. Дождь прекратился, стало гораздо холоднее, а сын Байко, вот чудо, весь кипел и дымился. Крепость казалась ему еще выше, чем она была на самом деле, когда он представлял себе, что там, наверху, далеко от простого народа, находится все начальство, городская управа, наместник, городской голова, а еще — за этими стенами живут и все лучшие люди города, тут их дома и дворцы, их сокровища, гаремы и слуги, а кроме того, в крепости находятся солдаты, склады с зерном, хранилища боеприпасов, пушек, бомб, янычары и их янычарский начальник ходжа-ага[19], а еще и командующий войском, начальник полиции, и управляющий имуществом здесь, да и великий мулла не может быть вне этого места, потому что ему платят двадцать кошельков в год.
Но султан Баязид? И султан Баязид! Конечно, он здесь, наверняка!
Господи, святой Георгий, правда, он там? А не в гостях у губернатора, санджак-бея[20]? Или санджак-бей у него в гостях? У санджак-бея пятьсот солдат, он идет воевать туда, куда его посылает султан, не говоря ни слова, не колеблясь в своей верности, Баязид наверняка милостив к нему. Скопье принадлежит к румелийскому вилайету, и его много раз, как рассказывал игумен, отдавали под управление пашам, которые по своему рангу могли быть наместниками.
А может быть, прямо сейчас начальник гарнизона рапортует о состоянии стен? Или ворот? Кстати, через какие ворота он въехал в крепость, ведь в нее можно войти через трое ворот? Трое железных ворот! А какие ворота! Пещеры! Все глядят на юго-восток, и перед каждыми воротами тучи охранников. Стражники страшные, зубами загрызут, взглядом зарежут! Визжат цепи, мост опускается. Войти, что ли? Лучше всего войти вместе с ожидающей толпой. Под руку с какой-нибудь старушкой, которая боится поскользнуться на льду в своих деревянных башмаках. Кале, крепость, вся окружена глубоким рвом со стенками из тесаного камня, а деревянный мост, когда нужно, поднимается с помощью подъемного механизма и становится защитой ворот. Умно придумано. Интересно, а есть ли надпись над воротами? Что-то написано, только непонятно, если присмотреться, то сначала понятно, а потом опять непонятно, но задерживаться не стоит, сразу будет видно, что тебе тут все в новинку, что ты чужак, сразу схватят за шкирку, и все, конец тебе! Господи, боже мой, святой Георгий, как блестит этот камень! Ворота и колонны гладкие, как литой воск, мрамор сияет, как белый гипс. Ворота и стены украшены разным оружием и военными приспособлениями, вот только пушек не так много, как кажется людям, смотрящим снизу, с рынка. Да и к чему они? С крепости по полю стрелять не станут, поля и сады, когда не зима, все покрыты пышной зеленью, там послушно работают христиане, а христиане фески турецкой боятся, не то что пушки. Да и сам город не где-нибудь на окраине империи, он прямо в ее центре и защищен самим собой, большими пространствами и расстояниями, отделяющими его от мест опасных сражений и ненадежных, всегда колеблющихся пограничных государств. Отсюда видны все окрестности, многочисленные городские кварталы, красивые дома и улицы, мощеные белым камнем, и река, она течет по ущелью, страшная и буйная, лижет западные стены крепости, лижет, как собака раны, вьется перед хозяином, подвывает и мигом убегает, слушаясь команды. С другой стороны Вардара только сады и огороды, луга и рощи, которые лезут вверх, стремясь покорить холмы на юге. Боже, какие чудеса! Вон и дворец Мехмед-паши, дальше дворец Эмир-паши, дворец Коджи Сердара, и Сичан-заде… А Баязид, покажется ли Баязид в своем паланкине, украшенном перьями, шелковыми подушками и драгоценными камнями? Или он проскачет верхом со своими янычарами на вороном коне, как ветер, который проносится над мостовой, высекая из нее искры, выбивая из нее душу?
Четвертый день для Петре прошел впустую, и пятый тоже, потому что монастырские не соглашались отпустить его с ярмарки, как будто не могли обойтись без Петре. Вино покупали бочками, вяленую бастурму — целыми четвертями, глиняные горшки и миски разбирали так, будто они были полные халвы. Никак Петре не удавалось отлучиться: он делал шаг влево — и его напарник делал шаг влево, Петре вправо — и он за ним. Частично от злости, частично из зависти, но еще и от страха, что он останется один, а вдруг кто-нибудь затеет драку, и горшки, словно тыквы, покатятся в разные стороны. На шестой день погода помягчела, со стрех стало капать, и Петре охватила такая тоска, жестокая и невыносимая, что он, не сказав ни слова — мол, пойду куда-нибудь, по делу или просто поглазею, или — схожу до ветру, взял да и просто зашел за прилавок, пригнулся, чтобы его не было видно, и захромал себе, хром-хром, а разогнулся только в самом конце торговых рядов. Пойду-ка я на базар, сказал он сам себе. Чтобы, наконец, поговорить с каким-нибудь значительным человеком, с кем-нибудь достойным.
19
Ага — в Османской империи титул военачальников, используемый также в качестве уважительного обращения.
20
Санджак — административная единица в Османской империи. Несколько санджаков образовывали вилайет.