У сына Тайко было свойство, которое он, пока не встретился с Марином Крусичем, и не воспринимал особенно серьезно. Если нужно было, например, идти в отцовский сад около охридской дороги, то, еще не отправившись туда, он видел себя в саду, собирающим яблоки, а, вернувшись назад, он еще долго переживал все то, что его взор накопил, когда он был в саду. Если нужно было снарядить лодку и отправиться ловить рыбу после завершения акшама, четвертой мусульманской молитвы, он наперед знал, в каком месте в сеть попадется самая большая стая белвицы, а где будет ловиться карп и окунь. И когда он доплывал до этого места, то все происходило так, как ему представлялось, и он уже знал, как будет выглядеть его приближение к берегу, какую рыбу и сколько у него заберут, и что его мать, влашка из Белицы, скажет, помогая ему снять с себя мокрую накидку и при этом бранясь. «Неужто эмир сильнее Бога?» — скажет она. Если бог создал рыбу для людей, то уж наверняка не имел в виду только одного человека?
Что можно было сделать? Приходилось мириться с таким положением вещей, ведь эмир-бею подчинялась не только Струга и все ее население, но еще христиане из семи сел вокруг Струги. Все они должны были ловить рыбу для эмир-бея, это являлось их единственной обязанностью. Если кого-нибудь уличали в тайной ловле рыбы для себя, без разрешения эмира, его строго наказывали и штрафовали. Эмир-бей продавал рыбу торговцам, съезжавшимся со всей Румелии, а те развозили ее по вилайетам в маленьких бочонках, сперва выдержав в соли, а потом залив рассолом. И все говорили одно и то же: такой форели, угря, летницы, окуня и карпа, такой вкусной рыбы нет нигде в мире. Про угрей даже и говорить нечего — тают на языке как рахат-лукум.
Что мог Сандри ответить своей старой матери на ее слова, которые он предвидел прежде, чем ступал на порог дома?
Вот так он и жил, существуя одновременно в разных мирах: целыми днями он носил в голове какие-то картинки, глядя на реальные события и предвидя новые с удивительной точностью.
А однажды с Сандри вот что приключилось: неожиданно он мысленно увидел огромный дворец, построенный на берегу озера, причем дворец этот стоял сразу на двух берегах реки, которая вытекала из озера, поверх деревянного моста. И правда, по Струге ходили слухи, что эмир на доходы от рыбы собирается построить себе еще один дворец, больше прежнего, причем на самом краю озера, прямо посреди Струги.
Но что означало это его видение, четкое, как абсолютная явь? А когда видение и в самом деле стало реальностью, сон целых двенадцать ночей не приходил к сыну Тайко, его веки стали тяжелыми, как весла, а все его тело будто болело — так жаждало сна. Он стал бояться самого себя и своих видений. Потому что дворец построили точно на том месте, где он ему привиделся, поднятым на огромных кольях, забитых в землю, и именно посередине деревянного моста, у которого было двенадцать арок и который был длиной в пятьдесят человек. Посередине были большие деревянные ворота. Каждую ночь сорок охранников и привратников закрывали эти ворота и сторожили их до рассвета, чтобы никто не мог перейти на другой берег ни с одной, ни с другой стороны. Чтоб ему пусто было! Так сказала его мать, влашка из Белицы. Чтоб ему пусто было, будь он неладен, господи!
А как было дело с Марином Крусичем?
И Марина Крусича увидел рыбак сначала в мыслях: как с берега, через час или два после того, как закончилась третья послеобеденная мусульманская молитва, тоскующим взглядом он глядит на него, а Сандри тогда сидел в лодке, среди пятнадцати лодок, готовившихся поплыть с сетями по озеру. И сказал он себе устало: вот, опять случится чудо. Только то чудо, которое случится, не станет чудом, которое меня обрадует.
Марин Крусич заговорил с молодым рыбаком, когда тот, вернувшись, выгрузил рыбу, вылез из лодки и, поняв, что незнакомец ждет именно его, направился к нему, будто навстречу чему-то неизбежному, как судьба:
«Ты влах?» — спросил незнакомец Сандри.
Ибн Тайко удивился:
«Ты, случаем, не из влашской деревни в Верхней Белице?»
«А почему ты спрашиваешь?» — опять не ответил прямо сын Тайко, хотя на самом-то деле ответил. Его отец, старый Тайко, действительно был овчаром во влашской деревушке на Верхней Белице, а то, что его сын ловил рыбу, а не пастушествовал, для незнакомца не было удивительным. Каждую осень овцы спускались на зимовку в Нижнюю Белицу, а летом, с апреля по сентябрь, поднимались на гору Ябланица, на высоту тысяча двести метров, на пастбища около села Верхняя Белица. «Casa noastra i muntile»[23], — засмеялся про себя сын Тайко.