Сейчас Мехмед-паша переделывал мечеть Аладжа Исхак-бея, но разве это могло принести ему особую славу? Марко чувствовал, что это грызло вали, его, готового, как говорится, к великим свершениям — но каким? Его имя написано на воротах с северной стороны мечети, которую в народе теперь называют «цветной». Мечеть, и даже гробницу по его приказанию разукрасили разноцветными плитками, а с восточной стороны сделали массивную деревянную дверь, целиком расписанную восточными узорами. Ну, и что? И мечеть Иса-бея, воздвигнутая его сыном после смерти отца на Хлебном поле согласно завещанию, и та мечеть была красивой, построенная из обработанного туфа и кирпича, выложенных рядами: два ее купола были покрыты свинцом, имелся и портик на столбах, на которых стояли купола меньшего размера. Но разве не вправе была тягаться с ними и мечеть Яхья-паши? Яхья-паша был зятем султана Баязида, и в таком качестве он обязан был соорудить нечто необыкновенное: минарет его мечети поднялся выше всех минаретов в Скопье. Была она построена на фундаменте христианской церкви, и долгое время, будто издеваясь над турками, над сооружением появлялся крест — блюстители порядка с утра пораньше его снимали, а ночью он появлялся снова… «Так каково Мехмед-паше? — размышлял ибн Пайко. — Нелегко человеку осознавать, что кто-то оказался более успешным, чем он. Да что поделаешь, жить надо, пусть не дано тебе обойти кого-то…»
Ибн Пайко очнулся от задумчивости, только когда Калия приблизилась к нему, она встала с кровати, заметив, что его нет рядом — он сидел в темноте, погруженный в свои мысли. Калия имела привычку класть в рукава рубашки, которую Марко должен был одеть в лавку, сухие лепестки розы и цветки бессмертника. Чтобы уберечь его от сглаза и от бед всяких, чтобы было у него легко и весело на душе.
Марко обнял жену и повел обратно к кровати. Она была еще красивее, чем днем. Под льняной рубашкой колыхались буйные груди, влажные губы блестели во мраке.
«Давай ложиться, милая моя жена, — сказал ей Марко. — День был тяжелым. Хватит дум на сегодня».
«Что с тобой, Марко? — отстранилась от него прекрасная Калия, предчувствуя недоброе. — О каких думах ты говоришь? Что так заботит тебя?» Она вмиг поникла, будто ее обдул холодный ветер.
«Может, все и обойдется! — ибн Пайко попробовал обратить дело в шутку. — Завтра проснемся, услышим хорошие вести и улыбнемся».
«Расскажи мне!» — легко повисла она на его руке.
«Смешное дело, — сказал Марко. — Мехмед-паша созвал меджлис, они хотят, чтобы я потурчился, Калия».
Калия какое-то время стояла, потеряв дар речи. Потом закачалась, быстро отодвинулась от него и прислонилась к стене: а стена за ней будто начала таять, как желе, осыпаться, как цветки бессмертника, которые она сжимала в руке.
Тодора была буйным ребенком. Как самая младшая в семье, среди девяти сестер и одного брата, она резвилась и веселилась в доме, как хотела, и все домашние снисходительно терпели ее шалости. Огромный балкон их богатого дома был мал для нее; колодец со ржавеющим ведром во дворе мелок, она запросто ступала в него грязными ногами; пахту она пила не иначе, как прямо из горшка, а уж сладости уминала — только за ушами трещало. Боже, боженька, и что за несчастье такое выпало на долю ибн Байко, что он должен был все время, не переставая, воевать с такой особой, чувствуя себя, как на поле сражения! Видно, провинился он в чем-то перед святым Георгием, и тот замахнулся мечом над его головой, вместо того, чтобы занести его над драконом, и теперь только и думает, когда бы ему ее отрубить.
Тодора не была хромой, но была некрасивой — это явилось одной из причин, по которой ее отец, старый сапожник Иосиф, так быстро решился надеть на нее узду. Ибн Байко, как только ему показали Тодору, сразу сказал себе, что эта уродина как раз для него. Хоть не будет у него проблем с женской красотой, которая обычно для других радость, а для мужа обуза — он должен стеречь ее, глаз не смыкая, держать за семью замками, чтобы не манила она своими чарами всяких мерзавцев. Но просчитался ибн Байко. Тодора была некрасивой, это правда, но зато была богатой и грамотной, что делало ее высокомерной и дерзкой. Она была избалованной среди девяти сестер и единственного брата, который, к несчастью, взял себе в жены и привел в дом женщину смирную, как божья коровка. Паунка, из села Булачани, настолько боялась Тодору, что всегда и во всем уступала ей, благодаря чему та становилась еще суровей.