Как-то раз Петре подумал, что ему поможет рынок. На такую мысль его натолкнул разговор о женщинах, какие они, и кому и как удалось задобрить свою избранницу. Да и сам по себе рынок — весы, на которых находятся человеческие слабости, место безобидных насмешек и злых шуток, а также и логово настоящих разбойников, в домашних условиях ласково мурлычущих, словно коты. Рынок способен, как ничто другое, спасти мужчину от беды: он — щеколда, которая запирает дверь в мужской мир, пространство, куда не войдешь, как ни стучи и ни проси, и рогатина тебе не поможет. Жди у порога и, глядишь, дождешься, когда горб вырастет у тебя на спине величиною с пень. Поэтому женщина у очага пыхтит, раздувает тлеющие угли, придавая им силу, а огонь сам путь себе проложит: пока он все не превратит в пепел, у женщины есть надежда. Она — царица силы, пленяющая тихо, ударяя в беззвучные барабаны. И никто ничего не может изменить без ее согласия — от ее порога до ее крыши. Даже тот, кто покаялся за то, что вошел в ее мир.
Ходя по лавкам, услышал ибн Пайко, будто ходжа Герасим, когда рыл подвал в своей мастерской, где собирался топить воск, случайно наткнулся на старую, римских времен могилу, выдолбленную в скале. В могиле лежал скелет пожилой женщины, украшенный ожерельями, дорогими кольцами и браслетами. Весь рынок шептался об этой находке, при этом люди посмеивались над вдовцом ходжой Герасимом — величали откопанную второй женой — суженой, которая в приданое принесла ему богатые украшения.
Ибн Байко, будто тащили его на невидимой веревке, хром-хром и доковылял — разобраться, в чем тут дело: уж не принесла ли эта женщина, появившаяся через века, какое-то известие ныне живущим?
Могила так и осталась раскопанной, потому что по приказу меджлиса в таких случаях, как этот, даже инспектор не мог к ней прикоснуться. Ходжа Герасим ждал начальство. А украшений на руках и шее женщины становилось все меньше. И когда ибн Байко наклонился над ямой, чтобы посмотреть, что там, на его глазах оттуда вылетел браслет да прямо в руки восковых дел мастера и исчез, испарился, будто уксус.
Могила была повреждена из-за того, что с одной ее стороны находился крутой склон, по которому текла вода, а с трех других сторон ее огораживали гранитные плиты, припертые камнями. Женщина лежала на спине, ее голова была повернута направо, а руки сложены на животе. На голове, с правой стороны, еще болталась серебряная сережка, ее концы были разомкнуты, и казалось, будто женщина только что расстегнула ее, чтобы снять. На поясе была металлическая пряжка, с задней стороны которой виднелись три плоских петли, с помощью которых пряжка прикреплялась к поясу: пояс же был составлен из круглых и прямоугольных частей, украшенных узором из цветов и листьев. На ней было пять перстней с разноцветными камнями, они двигались по ее костистым пальцам как обручи по палке. Вокруг скелета были разбросаны монеты, валялся кусочек светло-зеленого стекла с какими-то буквами, переплетающимися в виде креста.
«Давай еще чего-нибудь себе возьмем, — предложил ходжа Герасим, — земля-то наша, а турки пришлые».
Он потянулся рукой, снял с женщины перстень и подал его ибн Байко, взял и другие три, сунул их себе в карман штанов, даже не посмотрев.
«Гляди, — он склонился над перстнем, который дал ибн Байко, — это драгоценный камень. Эта белая, прозрачная горка, я видел такие в Венеции, стоит как золото. Называется алмаз. Алмаз режет все, а его нельзя даже поцарапать. Поэтому его и положили здесь таким, горкой, не сравняли. Он содержит в себе магию, ибн Байко. В Венеции мне объяснили, что такой камень приносит красоту, верность, любовь и успех во всем. Возьми его, ибн Байко, пусть защитит тебя, не дай боже, от беды какой».
Петре едва дождался, когда спустится ночь, и они с Тодорой останутся наедине. Порядок в доме никогда не менялся. Все как когда-то было заведено — вставали, умывались у колодца, да и спать ложились в определенное время. Все знали, когда за стол садиться, у каждого за столом было свое место. Это был дом, где блюли порядок, не какой-нибудь проходной двор. Сначала садился старый Иосиф, рядом с ним справа — сын и зять, слева тоже по ранжиру — старшая Яна, невестка и Тодора, да еще ее сестра, пока замуж не вышла. Первым начинал есть глава дома, хозяин, за ним остальные. Во время трапезы мужчины пили вино, а женщины воду. Ложились спать тоже по порядку: сначала старшие, а потом молодые.