В конце концов, сторож отошел, дав молодому человеку возможность пройти, а в это время издалека послышались, постепенно становясь все громче, звуки волынки, барабанов и дудок.
Когда ибн Тайко подошел к толпе, из разговоров он понял, что здесь собираются заново возвести церковь Святого Димитрия: Даут-паша за свои деньги построил баню на том месте, где раньше стояла церковь, перед этим сровняв ее с землей. Пока что ему никак не удавалось привлечь в свое новое заведение достаточное число клиентов, не говоря уже о том, чтобы переплюнуть купальню Чифте, как он первоначально намеревался. А хамам был воистину прекрасен! С двумя входами: одним для мужчин с западной стороны, и одним для женщин с северной; с десятком куполов; с пятнадцатью отделениями, среди которых было даже особое помещение для стирки; с фонтанами, трубами с горячей и холодной водой и с другими ухищрениями и всевозможными удобствами. Даут-паша неожиданно объявил, что закроет бани — что пользы горевать о потраченных впустую деньгах. Закроет, почему? Народ дивился, но удивление быстро сменилось подозрением: может быть, в банях появились змеи, и это стало причиной их закрытия? Но и удивление, и подозрение скоро сменились ликованием и уверенностью: какие еще змеи! Это месть великомученика Святого Димитрия за то, что снесли старую церковь!
Как бы то ни было, по указанию меджлиса было разрешено построить новую церковь Святого Димитрия чуть ниже старого места — вблизи моста через Вардар. И именно поэтому теперь громко звонил колокол, временно висящий на балке между двумя тополями, призывая верующих.
«Они еще не знают, что их ждет завтра! — угрожающе проговорил один из стражей порядка, наблюдавший за происходящим. — Страшные вещи ночью происходят!»
«Чтоб вам до ночи-то и не дожить!» — пробормотал, тоже с угрозой, старик, который стоял рядом с ним и слышал эти слова.
Муфетиш и полицейский прогуливались с кислым видом недалеко от группы христиан, к которой присоединился Сандри. Люди занимались тем, что брали из кучи камни, которые прямо на дороге какой-то усач выгрузил из телеги, запряженной волами, и перетаскивали их на другое место, поближе к колоколу, откуда их брали каменщики.
Ибн Тайко увидел крестьянина, который, Сандри был в этом уверен, тоже пришел из Блатие, потому что он держал на веревке двух ослов, груженных тростником для циновок. Парень разгрузил ослов и отвел их в сторону. Он начал накладывать кирпичи в корзины и ведра, которые ему подавали. «Бог в помощь, христиане!» — радостно поприветствовал людей ибн Тайко.
Тут же появился и продавец бузы в накидке и хлопковой рубахе, с вышитой шапочкой на голове. Он принес напиток в деревянном ведре с сияющими желтыми обручами, в руке держал кувшин. На нем был оловянный пояс с гнездами для стаканов. Бузаа! Сладкая, сливочная буза! Кому бузааа…
«Слава Тебе, Господи!» — сказала подошедшая женщина, в платке, с узелком, и перекрестилась. Она положила свой узелок под куст сирени рядом с колоколом и присоединилась к работающим.
Двое дервишей бессмысленным взором глядели на происходящее; из ворот неподалеку вышел надменного вида мужчина с огромным тюрбаном на голове и в шубе, наброшенной на плечи. По мосту двигались люди — шли пешком и ехали верхом… К работающим присоединялись батраки, некоторых из них сын Тайко наверняка уже встречал по пути сюда. Какой-то дурачок, пуская слюни, издалека отдавал работникам команды, на левой руке у него сидел сокол. Вокруг прохаживались то ли стражники, то ли солдаты с ружьями и пороховницами с порохом. Хозяин кофейни — в белом, но не слишком чистом фартуке, с феской на голове — принес на подносе с длинными ручками несколько чашек кофе каким-то туркам, явно недовольным слаженной работой неверных, и они тут же исчезли в глубине лавки. Пришел носильщик Сотир, низкорослый и слабый человечек, и тут же встал в ряд людей, подносящих камни. Улыбающиеся молодые люди хлопали его по плечу, обнимали и не просили его с насмешкой, как бывало раньше, пустить дым из ушей…
Сын Тайко работал с воодушевлением, ожидая появления следующего знака. Что там говорил Марин Крусич о вере? Что объединяло и сплачивало здесь людей — вера или что-то еще, кроме веры, или веру в данном случае заменили упорство и противоборство, те самые стойкость и терпение, которые сделали святым великомученика Димитрия? «Слава Тебе, Иисусе», — сказал про себя Сандри и стал поднимать камень, который оказался таким тяжелым, что Сандри закряхтел от натуги. Он чувствовал себя листом на ветру, он невольно участвовал в общем деле, не отдаваясь ему полностью. Но у него было предчувствие, что эта работа как-то связана с тем, что обязательно должно было случиться. В ожидании этого он всем своим существом ощущал трепет — порыв свежего ветра трепал его, между тем наполняя его душу твердостью и уверенностью.