Посреди комнаты, полутемной из-за спущенных занавесок, стояла оловянная купель с теплой водой, а вокруг нее суетились священник Никола из квартала Ралин-Панта, которого наверняка привезла в своей повозке Тодора для того, чтобы он окрестил ребенка по христианскому обычаю. Три его жены, раскрасневшиеся и счастливые, и, главное, снявшие паранджи при чужом мужчине, носились туда-сюда и подавали священнику то полотенце, то кувшин с водой, как вдруг увидели Петре, стоящего на пороге с выпученными от негодования глазами.
«Вы что тут делаете?» — строго спросил ибн Байко, справившись с изумлением и восстановив дыхание.
«Тише ты!» — перебила его Тодора, и в комнате воцарилась тишина, а ибн Байко не оставалось ничего другого, как включиться в происходящее.
«Крестный отец, отрицаешься ли от сатаны и всех дел его?» — спросил священник Никола, поворачиваясь к человеку, стоявшему в стороне и в котором ибн Байко только теперь опознал сапожника Иосифа.
«Отрицаюся», — ответил тот трижды.
«Отрекся ли ты от сатаны?»
«Отрекся».
«Соединяешься ли ты с Христом?»
«Соединяюся», — опять трижды произнес отец Тодоры.
Старик Иосиф взял новорожденного из рук Амдие и три раза обошел с ребенком на руках вокруг купели, прежде чем окунуть его в воду.
«Дай, крестный отец, имя ребенку», — сказал отец Никола, повернувшись к Иосифу.
«Дабижив», — торжественно сказал тот.
Священник, крестясь, запел:
«Дай, Господи, рабу Божьему Дабиживу здоровья и долголетия, пусть народу своему он будет опорой и героем станет. Отче наш, иже еси на небесех…»
Ибн Байко вышел, не дослушав молитвы священника. Ноги у него тряслись. Бедро болело сильнее обычного. Неужели он опять погружался в болото, из которого, как он думал, он уже выкарабкался и вылез на сушу? Почему вода все прибывала и прибывала, как будто лилась из неистощимого источника, достигнув ему до колен, потом до бедер, до живота, до пупка, поднимаясь до подбородка, норовя утопить его? Что ему сделать, чтобы, наконец, найти мир и покой и ощутить блаженство в своем сердце?
Когда он бесцельно вышагивал туда и обратно по веранде, на ум ему вдруг пришли какие-то знакомые, но забытые им слова. «Избавьте очи свои от слез, а ум от помышлений».
Это были слова, которые он некогда прочитал в одной рукописи, хранившейся среди книг в монастыре Святого Георгия. Слова эти написал некий Добре, писец. Ум от помышлений. Очи от слез. «Может, это копье Святого Георгия, которое наконец-то настигло его, чтобы принести ему заслуженное наказание», — подумал он. Наказание не могло не настигнуть его, не могло. Господи, Боже мой, когда-то он молился — пусть копье поразит не дракона, а ее, эту бесноватую Тодору. А гляди-ка, что получилось. Оно проткнуло его. Попало прямо в сердце.
Ибн Байко ушел в свою комнату и, обессиленный, опустился на диван.
«Как там написал этот писец Добре, чтоб ему пусто было, какие слова он последними вырвал из своего сердца? — пытался вспомнить Петре. — Моя родина — могила, моя мать — земля. Переписчик Добре, недостойный раб Бога нашего Иисуса Христа, вечный раб огня. Его первой одеждой была трава, черви были вечными гостями. Потому, даже если я и согрешу словом или делом, братья мои, вы, когда это читать будете, пойте, а меня не кляните. От проклятых он проклят, а от благословенных благословен. Избавьте руки свои от работы, очи от слез, а ум от помышлений».
Новый Музафер-ага снял с головы чалму и положил ее на колени. Потом острым ножичком, который он вытащил из кармана штанов, он сделал два глубоких надреза на одной и на другой руке, чуть выше ладоней, там, где трепетали синие реки его жизни. Кровь потекла в чалму, отчего та быстро разбухла.
Когда Тодора нашла его там, он был белым, как будто его вытащили из гасильной ямы, куда он упал по неосторожности, она сразу даже не поняла, что окровавленное полотно еще недавно было его чалмой: ей оно показалось похожим на покров Христа, который много веков назад скрывал святые раны Сына Божия.
В первую же ночь после мусульманского погребения в новой мечети ибн Байко, Тодора позвала двух работников, и те выкопали тело Петре из свежей могилы. Они бросили ткань, в которую было завернуто тело, на циновку, лежавшую на дне могилы, забросали могилу землей и поставили на место надгробный камень. Обнаженное тело перенесли в повозку к Тодоре.
Священник отец Никола ждал около только что вырытой могилы на христианском кладбище. Тело сначала отмыли от земли принесенной в котелке водой, потом положили в приготовленный заранее гроб из грубо оструганных досок и заколотили его. Только потом священник отпел мертвеца, больше шепотом, чем обычным голосом, а когда все закончилось, гроб опустили в яму, забросали землей и поставили на могиле крест, на котором было написано имя — Петре, сын Байко.